…Ни черта там не будет видно, любезный Калуга, и ничего ты так не достигнешь! Уже все разложил по полочкам, замелькали числа и термины: „резонанс“, „частоты“, „энергия“… Ведь это же энергия понимания – энергия мысли твоей, чувств твоих, жизни твоей! Не поможет здесь математическая теория, невозможны здесь опыты с приборами, ничего не дадут и обсуждения с коллегами. Только напряжением всех жизненных сил и всех помыслов ты сможешь достичь резонанса – понимания.
Жизнь – опыт? Методика – изменение образа жизни. Ну что же отложил ручку? Делай окончательный вывод. Трудно…
Вон, выходит, что! Оказывается, во мне сильно это инстинктивное представление о счастье как о сытости-безопасности-уюте, обладании вещами, женщинами, властью – и так далее и тому подобное – весь набор. Если его нет, то какие бы тебя ни осеняли идеи и откровения („Знаем мы эти песни!..“), считается, что тебе в жизни не повезло. А если есть блага, то держись их, как вошь полушубка, и не умствуй. А ведь мне уже четвертый десяток. И имею блага, и можно добыть еще. Был бы я двадцатилетним мальчишкой…
Но я не пришел бы к этой идее двадцатилетним мальчишкой.
…В эксперимент этот нельзя входить с мыслью, что мне „не повезло“. Ни в малой степени – ибо отсюда возникнет желание достичь, превзойти, доказать всем эффектными результатами. Это испортит все. Что – не готов?
Трудно…
Мне не повезло? Мне неслыханно, дико, фантастически повезло: меня, обыкновенного человека, посетила идея небывалой ценности, которая… нет, не перевернет и не потрясет мир, хватит его трясти и переворачивать! – но которая позволит людям понять, кто они и что, зачем живут, что должны и чего не должны делать, чтобы жилось хорошо. Идея, которая может сообщить людям спокойную ясность и по-настоящему разумное могущество.
…И не в противопоставление людям я обрекаю себя на иную жизнь, нет. Каждый человек стремится к истине и – пусть криво, с попятными ходами, не всегда сознательно – идет к ней; иначе и культуры не было бы, и цивилизации. (Кстати, и нынешняя энергетическая мощь человечества – результат познания, а не чего-то иного.) Но если видишь прямой путь к истине, не виляй, иди прямо.
Я вижу. У меня есть шансы глубоко почувствовать Истину, овладеть энергией интуиции. Для этого необходимо перво-наперво отрешиться от привычной, затягивающей в суету и погоню за благами жизни. А если понадобится, то и от своего „я“. Потом, если удастся, передам свое понимание другим.
Пусть влечет меня поток жизни куда угодно и как угодно, я не буду отныне выгадывать в нем струю получше – только наблюдать, вникать, познавать. Ходить – и думать, лежать – и думать, смотреть – и думать. Об одном. Нет больше кандидата наук и интересного мужчины Калужникова – есть только познающий орган того же названия.
16 марта. Чемоданчик сложен. Сейчас ухожу. Прощай, моя квартира, место удобной жизни, утех и размышлений! Прощай, институт! Прощевайте, бука Адольф Карлович, душевный Виталик и вы, ребята! Не надо слов, не надо слез. Поклон академику! Ах, помолись ты за меня, тетя Киля!..»
В этом блокноте оставалось еще много чистых страниц.
Третья беседа Нестеренко и Кузина
Кончилось время изучать, наступило время решать. Никогда до сей поры Виталий Семенович не переживал и не передумывал столько за короткое время, как в ночь после прочтения калужниковских блокнотов; не будет с ним этого и потом. Он разделся и лег, намереваясь спать, но сон не шел. Какой тут сон, когда голова до предела возбуждена узнанным, предположениями, догадками и – главное – вопросом: как дальше быть с этим знанием?
«С каким знанием? – Кузин поймал себя на том, что бродит мыслью вокруг до около, не решаясь подступить к самому важному. – Что там получилось, как? Не было Тобольского антиметеорита? „След“ его – прорытая лопатами канава. Тогда что же было? Был Дмитрий Андреевич Калужников, человек, который вбил себе в голову, что мир – зыбкое волнение и что посредством чувственного понимания его, „интуитивного резонанса“, можно черпать из него или из себя?! – энергию.
Выходит, он понимал-понимал – и…»
Виталий Семенович сел на кровати. Сон пропал окончательно. «Но ведь он только вбил это себе в голову, ничего более! Ни ясного обоснования, ни опытов. Не считать же „опытом“ то, что ему грезилось в полусне: „контакт с волнением“!
Допустим, что его начальная идея о частицах-микроколебаниях не безрассудна. Но разве таким бывает путь от начальной гипотезы, от начального хилого ростка знаньица до торжества идеи? Верно, от жалких искорок радиации, от засвеченной солью урана фотопластинки пришли к ядерной энергии. Так ведь как пришли! Через десятилетия, через годы теоретических трудностей и сложнейших проектов, через массу многократно повторенных опытов. И сколько людей работали, и каких людей! А здесь… нет, нет!»