Открытие себя

– Так я именно и прибыл для проверки ваших работ в вечернее время, – снова резонно ответил «инспектор», – поскольку именно на такое время у вас приходится наибольшее число нарушений ТБ… – И он перешел к делу. – Вот первое нарушение я имею перед глазами, – он указал на баллон возле камеры-операционной, – так работать нельзя. Надо упрятать его за прочную решетку, а лучше вынести в коридор, там закрыть и провести в лабораторию сквозь стену трубу.

– Послушайте, да катитесь вы!.. – Мискин все более терял терпение; настроенный вести опыт, он и думать не хотел, чтобы откладывать да переделывать. – Мы всегда так работали, все так работают – и ничего.

– И незаряженное ружье стреляет раз в год, товарищ директор, – парировал Рындичевич. – Сатураторщики и то место зарядки сифонов газводой не забывают обрешетить, а там давления не те, что в этом баллоне. Так что я вынужден настаивать на ограждении. Иначе работать не разрешаю.

– Вы – мне?! – поразился академик.

Так, слово за слово, и разыгралась та безобразная сцена, в которой низенький Мискин, распаленный и багровый, наступал на Рындичевича, орал противным голосом: «Да как вы смеете препятствовать моим исследованиям?! Вас самого надо упрятать за решетку… в зоопарке! И откуда вас такого выкопали: обрешетить… газвода… Тэ-Бэ… я тебе покажу Тэ-Бэ»! И его сотрудники подавали реплики, и даже собака в камере, привязанная на столе, но еще не оперированная, разразилась возбужденным лаем.

– А, да что я буду с вами разговаривать! – И «инспектор» подошел к лабораторному электрощиту, повернул пакетные выключатели (индикаторные лампочки приборов погасли), стал под щитом в непреклонной позе. – Не будете работать, пока не переделаете!..

Я слушаю, и мне становится не по себе. С одной стороны, чувства Славика можно понять: прибыл спасать человека – и нарвался на такое. А с другой… вот ведь как подвела его простоватость, та простота, которая действительно хуже воровства. «Имею право» – и попер. В самый разгар подготовки эксперимента. Надо же хоть немного читать в душах! В такой ситуации не то что академик, привыкший чувствовать себя в своем институте царем и богом, – рядовой экспериментатор и то может броситься с кулаками.

– Подите во-он! – орал, подступая к «инспектору», Емельян Иванович, у которого побагровела даже лысина. – По какому праву?! Вы хулиган, бандит! Сейчас же вызвать сюда охрану, милицию… а… а!

И он вдруг дернулся, опрокинулся на спину.

– Глубокий инсульт с поражением жизненно важных центров мозга, – закончил рассказ Багрий. – Он ведь гипертоник был, Емельян-то Иванович, да еще с импульсивным, холерическим темпераментом. Вот и хватил кондрашка. От такой напасти его кто и мог спасти, то только он сам. Смерть наступила через полчаса. Ну а далее… прибежала охрана, прибыла милиция. Никаких документов у Святослава Ивановича, подтверждающих, что он инспектор, естественно, не оказалось, ничего объяснить он не мог. Вот и…

– Но взрыва-то не было?

Артур Викторович смотрит на меня с иронией, отвечает фразами из анекдота:

– «Но больной перед смертью пропотел?» – «О да!» – «Вот видите». Какое имеет значение, что не взорвался баллон, если академик помер!

– Самое прямое: вы же дали Рындичевичу невыполнимое задание. Смерть наступила через полчаса, то есть примерно в то же время, в какое Мискин погиб от взрыва?

– Да.

– Так то, что моменты смерти от разных причин совпали в обоих вариантах, и говорит, что эти разные причины – внешний вздор, а глубинная одна – в характере и стиле работы покойного Мискина. И правильно вы хотели обойти ее на самых малых вариациях: чтобы взрыв баллона, не убив Мискина, хотя бы вразумил его. А то задали: никаких взрывов в лаборатории. Чтоб было тихо. Не могло быть тихо – уберегли голову Емельяна Ивановича от внешнего взрыва, так ее разнес взрыв изнутри!

Багрий смотрит на меня с одобрением:

– Да, и именно «разнес», ведь вскрывали череп-то… Растете, Саша, хорошо мотивируете. До этого заброса вы так еще не вникали. Все правильно, я в таком духе и объяснил Воротилину: его-де приказ, его и вина, пусть вызволяет Святослава Ивановича из каталажки. Но тому… тому тоже пусть это послужит хорошим уроком! Так нельзя! – Шеф снова светло смотрит на меня. – А по-настоящему-то, Саша, выручили своего друга Рындю вы – вашим сверхзабросом и его результатами. Без этого Глеб А. и пальцем бы более не шевельнул. Нет, молодец, герой, требуйте теперь что угодно.

О, момент упускать нельзя. Я настолько вырос в глазах Артурыча, что он со мной даже на «вы».

– Отпуск на неделю с завтрашнего дня.

– На неделю?! – Тот соскакивает со стола. – И это сейчас, когда ты остался один! Ты в своем уме?.. Два дня – и не с завтрашнего, а после возвращения Рындичевича.

– Четыре, Артурыч. Надо!

– Трое суток, и ни часа больше.