Открытие себя

Многое повидал служитель за время работы в высших классах Кимерсвильского Ψ-вокзала, но такое – впервые: пассажир перед зеркалом воздавал и примерял себе различные внешности! Вот лицо его, а затем и тело удлинилось, сузились плечи (безразмерный костюм послушно следовал за трансформациями); из «капли» выступил резко заостренный подбородок, над ним обозначился рот со втянутыми губами, выпятился топориком хрящеватый нос с высокой горбинкой, запали щеки, оформился высокий, но узкий лоб, глубоко сидящие глаза. «Что-то знакомое», – подумал служитель. Но пассажир критически оглядел себя, хмыкнул – не понравилось. Все оплыло, осело, костюм превратился в подобие мятой пижамы. И начал формироваться полненький, даже с брюшком и широким тазом, среднего роста человек с округлой, коротко подстриженной головой, с припухлым лицом нездорового желтого цвета, светлыми бровями, вздернутым носом; глаза с жидким водянистым блеском будто плавали в светлых ресницах.

Но и эта внешность не приглянулась существу ГУ-5 Ψ-Н 7012 – все опять расплылось в сдерживаемую костюмом жидковатость. «Ох, напрасно я пол-то указал, поспешил!» – испугался служитель.

В третьей трансформации пассажир принял внешность пожилого массивного мужчины, седоволосого, с массивной челюстью и волнистым носом на брюзглом лице, с мешочками под небольшими, близко поставленными глазами; кого-то и этот облик напоминал. Соответственно преобразовался и костюм.

– Теперь позирую, действуйте! – с легким акцентом сказал пассажир сипловатым грудным голосом, повернулся к служителю, фотогенично приподнял уголки плоских губ.

Тот щелкнул. Извлек из щели фотоаппарата готовый снимок, наклеил в паспорт.

– Записать вас как прикажете?

– Запишите… мм… пишите так: Порфирий Петрович Холмс-Мегрэ.

«Ух, едрит твою напополам!» – только и подумал служитель, каллиграфически занося в паспорт названное имя. Ему многое стало понятно. Во-первых, внешность новоприбывшего соответствовала кинооблику комиссара Мегрэ в наиболее популярной габеновской интерпретации (а предшествовавшие и забракованные – Шерлока Холмса и, вероятно, следователя Порфирия из романа Достоевского).

Во-вторых, сразу расшифровалось в уме таинственное ГУ-5 – это было ГУБХС, Галактическое управление по борьбе с хищениями сутей. Новоприбывший был не только нерассеивающимся, но и сотрудником этого управления среднего ранга (число 7012 значило, что он входит в первый десяток тысяч, для галактического агента это неплохо) и считал, применительно к земным обстоятельствам, что соединяет в себе детективный дар Шерлока Холмса, Порфирия Петровича и комиссара Мегрэ.

Вручив пассажиру оформленный паспорт и проводив его с полупоклоном до двери, служитель вздохнул с облегчением.

3

Комиссар Мегрэ (будем и мы так именовать новоприбывшего, раз ему этого хочется) неспешно шагал вниз по пологой спиральной дорожке, которая описывала десятиметрового радиуса витки вдоль прозрачной стены башни Ψ-вокзала. Звуки шагов гасил ворсистый серый ковер. Никто не обгонял его и не попадался навстречу. От ствола башни, в котором располагались рабочие помещения и лифтовые шахты, спираль отделял выкрашенный под мореный дуб барьер.

…Слева в груди что-то мощно пульсировало: сокращение – расслабление, сокращение – расслабление… Да, сердце – бионасос для перекачки питательной жидкости, крови. В боках и в бедрах мелко покалывало – в память о долгом лежании в анабиозе. Желудок требовательно напомнил о себе спазмом аппетита, в такт с ней рот увлажнился слюной.

ГУ-5 Ψ-Н 7012 знал, что все эти ощущения отнюдь не признак неудачного Ψ-интегрирования, вещи опасной, – просто «белковый синдром». Его предупредили, что с белковым телом будет много хлопот: питание, пищеварение, естественные отправления, очистка поверхности кожи, полостей, утомляемость, требующая ежесуточного многочасового сна… «А еще курить надо, – вспомнил он, – трубку. Ничего, справлюсь, не такое бывало».

Тем не менее весь первый круг по спирали комиссар был полон ощущениями тела, привыкал к нему. Привык – и на втором витке он с тем же острым чувством новизны (хотя заложенная в память информация о городе была достаточной, чтобы он смог прийти куда нужно и к кому нужно) начал осматриваться.

За стеной разворачивалась панорама Кимерсвиля. Широкая река («Итиль», – вспомнил комиссар название) разделяла город на две неравные части. Она искристо блестела под солнцем, умеренно яркой звездой с диском в полградуса, которая просвечивала голубую от кислорода атмосферу с белыми комьями водяного пара, облаками. По реке плыли суда – столь же белые, как и облака, но более правильной формы. Заречная сторона города состояла из одноэтажных домов, которые образовали две параллельные улицы над высоким глинистым обрывом.