Открытие себя (сборник)

Ответ харьковской милиции пришел ровно в час дня. Лаборанта Кравца доставили в половине второго. Войдя в кабинет, он внимательно огляделся с порога, усмехнулся, заметив решетки на окнах:

– Это зачем, чтобы быстрей сознавались?

– Не-ет, что вы! – добродушно пропел Матвей Аполлонович. – В нашем здании раньше оптовая база была, так весь первый этаж обрешетили. Скоро снимем, в милицию воры по своей охоте не полезут, хе-хе… Садитесь. Вы уже здоровы, показания давать можете?

– Могу. Лаборант прошел через комнату, сел на стул против окна. Следователь рассматривал его. Молод, года двадцать четыре, не более. Похож на Кривошеина, таким тот мог быть лет десять назад. «Впрочем, – Матвей Аполлонович скосил глаза на фотографию Кривошеина в личном деле, – тот таким не был, нет. Этот – красавчик». И верно, во внешности Кравца была какая-то манекенная зализанность и аккуратность черт. Это впечатление нарушали лишь глаза – собственно, даже не сами глаза, голубые и по-юношески ясные, а прицельный прищур век. Лаборант смотрел на следователя умно и настороженно. «Пожилые у него какие-то глаза, – отметил следователь. – Но быстро оправился от передряги, никаких следов. Ну-с, попробуем».

– Знаете, а вы похожи на покойного Кривошеина.

– На покойного?! – Лаборант стиснул челюсти и на секунду прикрыл глаза. – Значит, он…

– Да, значит, – жестко подтвердил Онисимов. «Нервочки у него не очень…»– Впрочем, давайте по порядку, – он придвинул к себе лист бумаги открыл авторучку. – Ваши имя, отчество, фамилия, возраст, место работы или учебы, где проживаете?

– Да вам ведь, наверно, известно?

– Известно-неизвестно – такой порядок, чтобы допрашиваемый сам назвался.

«Значит, погиб… что теперь делать? Что говорить? Катастрофа… Черт меня принес в милицию – мог бы сбежать из клиники… Что же теперь будет?»

– Пожалуйста, пишите: Кравец Виктор Витальевич, двадцать четыре года, студент пятого курса физического факультета Харьковского университета. Живу постоянно в Харькове, на Холодной горе. Здесь на практике.

– Понятно, – следователь, вместо того, чтобы писать, быстро и бесцельно вертел ручку. – Состояли в родственных отношениях с Кривошеиным; в каких именно?

– В отдаленных, – неловко усмехнулся студент. – Так, седьмая вода на киселе.

– Понятно! – Онисимов положил авторучку, взял телеграфный бланк; голос его стал строгим. – Так вот, гражданин: не подтверждается.

– Что не подтверждается?

– Версия ваша, что вы Кравец, живете и учитесь в Харькове и так далее. Нет в Харьковском университете такого студента. Да и на Холодной горе, 17 указанное лицо не проживало ни временно, ни постоянно.

У допрашиваемого на мгновение растерянно обмякли щеки, лицо вспыхнуло. «Влип. Вот влип, ах, черт! Да как глупо!.. Ну, конечно же, они сразу проверили. Вот что значит отсутствие опыта… Но что теперь-то говорить?»

– Говорите правду. И подробненько. Не забывайте, что дело касается смертного случая. «Правду… Легко сказать!»

– Понимаете… правда, как бы это вам сказать… это слишком много и сложно… – забормотал растерянно лаборант, ненавидя и презирая себя за эту растерянность. – Здесь надо и о теории информации, о моделировании случайных процессов…

– Вот только не напускайте тумана, гражданин, – брюзгливо поморщился Онисимов. – От теорий люди не погибают – это сплошная практика и факты.

– Но… понимаете, может быть, собственно, никто и не погиб, это можно доказать… попытаться доказать. Дело в том, что… видите ли, гражданин следователь… («Почему я назвал его» гражданин следователь» – я ведь еще не арестант?!») Видите ли, человек-это прежде всего… н-ну… не кусок протоплазмы весом в семьдесят килограммов… Ну, там пятьдесят литров воды, двадцать килограммов белков… жиров и углеводов… энзимы, ферменты, все такое. Человек это прежде всего информация. Сгусток информации… И если она не исчезла – человек жив…

Он замолчал, закусил губу.» Нет, бессмысленная затея. Не стоит и стараться».

– Так, я слушаю вас, продолжайте, – внутренне усмехаясь, поторопил следователь.

Лаборант взглянул на него исподлобья, уселся поудобнее и сказал с легкой улыбкой:

– Одним словом, если без теорий, то Валентин Васильевич Кривошеин – это я и есть. Можете занести это в протокол.

Это было настолько неожиданно и нагло, что Матвей Аполлонович на минуту онемел.» Не отправить ли его к психиатру?»Но голубые глаза допрашиваемого смотрели осмысленно, а в глубине их пряталась издевательская усмешка. Она-то и вывела Онисимова из оцепенения.

– По-нят-но! – он тяжело поднялся. – Вы что же, за дурака меня считаете? Будто я не знакомился с личным делом Кривошеина, не был на происшествии, не помню его облика и прочее? – Он оперся руками о стол. – Не хотите объявлять себя – вам же хуже. Все равно узнаем. Вы признаете, что документы у вас поддельные?

«Все. Надо выходить из игры».

– Нет. Это вам еще надо доказать. С таким же успехом вы могли бы считать поддельным меня! Лаборант отвернулся к окну.

– Вы не паясничайте, гражданин! – повысил голос следователь. – С какой целью вы проникли в лабораторию? Отвечайте! Что у вас получилось с Кривошеиным? Отвечайте!