Открытие ведьм

– По щепотке от каждой, – решительно повторила Марта.

Ее вампирские пальцы уверенно раскладывали травы и завязывали тесемки. Когда мы закончили, она заварила мне чай из мешочка, который я наполняла сама.

– Восхитительно, – произнесла я, смакуя собственноручно приготовленный напиток.

– Возьми его с собой в Оксфорд, пей по чашке в день – и будешь здорова. – Марта стала укладывать мешочки в жестяную коробку. – А когда весь запас выйдет, приготовишь себе новый чай.

– Не обязательно отдавать мне все, Марта.

– По чашечке в день. За Марту. Договорились?

– Договорились. – Это было самое меньшее, что я могла сделать для своей единственной союзницы в этом доме, которая к тому же готовила мне еду.

Я поднялась в кабинет, включила ноутбук, перенесла его вместе с рукописью на письменный стол Мэтью. Руки после верховой езды ломило, и я надеялась, что там мне будет удобнее, чем за своим столом у окна. Кожаное кресло, рассчитанное на вампирский рост, было мне слишком высоко, и ноги не доставали до пола, но за столом Мэтью я чувствовала себя ближе к нему.

Пока компьютер загружался, я заметила на верхней полке темный предмет. При беглом взгляде он сливался с книжными корешками и деревом – я разглядела его только теперь, заняв место хозяина.

Не книга – деревянный брусочек. Восьмигранный, с вырезанными на каждой стенке окошечками. Черный, весь в трещинах, покоробившийся от времени.

Детская игрушка, с болью в сердце поняла я.

Мэтью сделал ее для Люка, когда еще не был вампиром и строил церковь в деревне. Теперь она лежит там, где ее никто не заметит, а он сам видит каждый раз, усаживаясь за стол.

Когда Мэтью был рядом, мне легко верилось, что в мире нас только двое. Ни угрозы Доменико, ни охота Изабо не поколебали моего убеждения, что наши отношения не касаются никого, кроме него и меня.

Но эта деревянная башенка, любовно сделанная в незапамятные времена, разом покончила с моими иллюзиями. Мы должны думать о детях, живых и мертвых. О семьях, в том числе и моей, где генеалогия запутанна, а предрассудки укоренялись веками. Сара и Эм до сих пор не ведают, что я полюбила вампира, – пора им сказать.

Изабо в гостиной ставила цветы в высокую вазу на бесценном бюро эпохи Людовика XIV. Можно было не сомневаться, что весь здешний антиквариат обладает самой убедительной родословной и хозяин у него был только один.

– Изабо, – нерешительно начала я, – есть здесь телефон, по которому я могу позвонить?

– Он сам позвонит, когда захочет поговорить, – сказала она, пристраивая стебель с листьями среди белых и золотистых роз.

– Я не Мэтью собираюсь звонить. Своей тете.

– Колдунье, которая звонила вчера? Как ее звали?

– Сара, – нахмурилась я.

– И живет она с женщиной – другой колдуньей, верно?

– Да, с Эмили. Для тебя это проблема?

– Нет. – Изабо бросила на меня взгляд поверх вазы. – Они обе колдуньи, это главное.

– И любят друг друга.

– Хорошее имя – Сара, – задумчиво произнесла Изабо. – Ты ведь знаешь эту легенду?

Я помотала головой. Быстрота, с которой она меняла темы, ошарашивала почти так же, как смена настроений у ее сына.

– Мать Исаака сначала звали Сарай, что означает «сварливая», но, когда она понесла, Бог дал ей имя Сарра – «владычица».

– Тетушке как раз подошло бы имя Сарай. – Может, Изабо наконец скажет мне, где телефон?

– Эмилия тоже хорошее имя. Сильное, римское. – Она подрезала стебель розы острым ногтем.

– А что оно означает? – Хорошо, что у меня так мало родственников.

– «Трудолюбивая». А Ребекка, как звали твою мать, значит «узы», «оковы». – Изабо придирчиво осмотрела свою композицию со всех сторон. – Занимательное имя для колдуньи.

– А твое как перевести? – Мое терпение подходило к концу.

– Меня не всегда так звали. Изабо – «обещанная Богом» – так выбрал Филипп. – Она помедлила и сказала: – Мое полное имя – Женевьева Мелисанда Элен Изабо Од де Клермон.

– Красиво. – За каждым из этих имен скрывалась своя история.

– Имена нужно давать со смыслом, – слегка улыбнулась она.

– У Мэтью тоже много имен? – Я взяла из корзины белую розу и подала ей.

Поблагодарив, Изабо ответила:

– Да, конечно. Мы давали по нескольку имен всем своим детям. То, под которым он к нам пришел, он пожелал сохранить. Христианство тогда было новой религией, и Филипп счел для нашего сына полезным называться в честь евангелиста Матфея.

– Какие же имена он получил от вас?

– Полностью он именуется Матье Габриель Филипп Бертран Себастьян де Клермон. В свое время он был превосходным Себастьяном и вполне сносным Габриелем. Имя Бертран он терпеть не может, на Филиппа не откликается вовсе.

– Почему?

– Это любимое имя его отца. – Руки Изабо застыли над вазой. – Филиппа, как тебе известно, нет в живых – его убили нацисты за участие в Сопротивлении.

В моем видении она говорила Мэтью, что его отца схватили колдуны.

– Нацисты? Не колдуны? – спросила я, опасаясь худшего.

– Тебе Мэтью сказал? – ужаснулась она.

– Нет. Вы с ним явились мне во вчерашнем видении. Ты плакала.