От дальнейших разговоров мое тело решительно отказывалось. Мы ласкали друг друга сквозь тонкую ткань, замечая малейшие признаки наслаждения – дрожь, гусиную кожу, тихий стон. Я перешла было к более смелым ласкам, но Мэтью сказал:
– Не спеши. Время у нас есть.
– Вампиры… – только и успела я вымолвить до того, как он закрыл мне рот поцелуем.
Полог оставался задернутым, когда вошла Марта. Она с громким стуком поставила на стол поднос и буквально метнула, словно шотландский горец на состязаниях, два полена в огонь. Мэтью выглянул, отметил, что утро прекрасное, и сказал, что я умираю с голоду.
Марта разразилась длинной речью на окситанском и вышла, напевая какую-то песенку. Мэтью отказался перевести ее, заявив, что подобная лексика не для моих нежных ушек.
Когда я принялась за еду, он пожаловался, что ему скучно. В глазах у него при этом мерцал озорной огонек.
– Поедем верхом после завтрака, – предложила я, запивая яичницу обжигающим чаем. – Работа подождет.
– Не поможет, – промурлыкал Мэтью.
Помог ему в итоге поцелуйный сеанс. У меня распухли губы, и я много чего узнала об устройстве собственной нервной системы, но тут Мэтью согласился ехать.
Он отправился одеваться, я – в душ. Марта пришла за подносом, и я, заплетая косу, посвятила ее в свои планы. Она удивилась, но согласилась отправить на конюшню сэндвичи и бутылку воды – пусть Жорж уложит их в седельную сумку Ракасы.
Оставалось только уведомить Мэтью.
Он работал на компьютере, что-то напевая себе под нос и одновременно набирая сообщения на мобильнике.
– Ну наконец-то, – ухмыльнулся он. – Я уж собирался доставать тебя из воды.
От нахлынувшего желания у меня ослабли коленки. Понимание того, что мои последующие слова неминуемо сотрут улыбку с его лица, делало чувства еще острее.
«Пожалуйста, пусть все будет хорошо», – мысленно помолилась я, кладя руки Мэтью на плечи. Он запрокинул голову, прислонившись к моей груди, и приказал с улыбкой:
– Целуй.
Я повиновалась без задней мысли, изумляясь пониманию между нами. Совсем не так, как в книгах и фильмах, где любовь изображается как сплошная нервотрепка. Любовь к Мэтью гораздо больше напоминала прибытие в порт, чем отплытие в шторм.
– Как это у тебя получается? – спросила я, сжимая его лицо в ладонях. – Мне кажется, я знаю тебя целую вечность.
Он со счастливой улыбкой стал закрывать многочисленные программы, а я упивалась его пряным запахом и приглаживала ему волосы.
– Знаешь, это очень приятно, – сказал он, подставляя мне голову.
Самое время все испортить. Я уперлась подбородком в его плечо:
– Возьми меня на охоту.
– Это не смешно, Диана, – отрезал он, весь напружинившись.
– А я и не смеюсь. – Он попытался стряхнуть меня, но я устояла – смотреть ему в глаза у меня не хватало смелости. – Так надо, Мэтью. Ты должен убедиться, что можешь мне доверять.
Он вскочил, и мне поневоле пришлось отступить. Его рука легла туда, где раньше висел медальон, – недобрый знак.
– Вампиры не берут теплокровных на охоту, Диана.
Опять плохой знак: он мне лжет.
– Неправда. Ты охотишься вместе с Хэмишем.
– Это другое дело. Я давно его знаю и не сплю с ним в одной постели. – Мэтью, отвернувшись от меня, смотрел на книжные полки.
Я медленно шагнула к нему:
– Со мной можно охотиться точно так же, как с Хэмишем.
– Нет! – Напряженные плечи рельефно обрисовались под свитером.
– Я уже ездила. С Изабо.
В комнате стояла полная тишина. Мэтью прерывисто вздохнул и дернул плечом. Я приблизилась еще на один шаг.
– Нет! – остановил он. – Не подходи ко мне, когда я сердит.
Напомнив себе, что сегодня не он командует, я подошла еще ближе. Теперь ему некуда было деться от моего запаха и от стука моего сердца, которое билось ничуть не чаще обычного.
– Злить тебя не входило в мои намерения.
– Я злюсь не на тебя, а вот матери придется ответить. Она веками испытывала мое терпение, но брать тебя на охоту – просто непростительно.
– Она спрашивала, не хочу ли я вернуться домой.
– Она не должна была тебе предлагать! – рявкнул он, повернувшись ко мне лицом. – Вампиры на охоте не владеют собой – плохо владеют. На мать, когда она чует кровь, уж точно нельзя полагаться. Если бы ветер донес до нее твой запах, она бы, не раздумывая, кинулась на тебя.
Он реагировал хуже, чем я ожидала. Ну что ж – коготок увяз, всей птичке пропасть.
– Твоя мать действовала в твоих интересах. Я не понимала, на что иду, и ее это беспокоило. Ты сделал бы то же самое для Люка.
Снова молчание – глубокое, продолжительное.
– Она не имела права рассказывать тебе о Люка. Он был мой, не ее. – Мэтью говорил тихо, но такой злобы я в его голосе еще не слышала; он нашел на полке глазами деревянную башенку.
– Твой – и Бланки, – так же тихо сказала я.
– Историю вампира не вправе рассказывать никто, кроме него самого. Мы, может, с тобой и преступники, но мать за последние дни тоже нарушила пару законов. – Он снова потрогал то место, где висел медальон.
Я преодолела короткое расстояние между нами спокойно и уверенно, словно имела дело со зверем, способным броситься на меня и тут же пожалеть о содеянном. Подошла и взяла его за руки.