– Присаживайся. – Он забрал бутылки из моих ненадежных рук и отнес их в крохотную комнатушку, напоминающую скорее стенной шкаф. – В колледже Всех Душ не поощряется еда в комнатах, – сказал он, видя, как я рассматриваю его скудную кухоньку, – так что не суди строго.
Я не сомневалась, что меня ждет изысканнейший ужин.
Поставив шампанское в серебряное ведерко со льдом, Мэтью сел в соседнее с моим уютное кресло у камина, который, конечно же, не горел.
– Жаль, что в Оксфорде огонь теперь под запретом. Раньше, когда все камины топились, здесь пахло как на пожаре.
– Давно ты в Оксфорде? – Я надеялась, что он не сочтет мой откровенный вопрос вторжением в его прошлые жизни.
– Последний приезд датируется тысяча девятьсот восемьдесят девятым годом. – Мэтью блаженно вытянул длинные ноги. – Поступил в Ориель как студент, потом стал аспирантом. Выиграл почетную стипендию в клледже Всех Душ и перешел сюда. Когда получил докторскую, меня избрали действительным членом.
Мэтью не переставал меня удивлять: почетная стипендия присуждалась всего двум аспирантам в год.
– В этом колледже ты впервые? – Я прикусила губу, он засмеялся.
– Давай посчитаем. – Он начал загибать пальцы. – Я состоял – по разу – в штате Мёртона, Магдалины, Университетского. Дважды – в Новом колледже и Ориеле. Колледж Всех Душ обратил на меня внимание только теперь.
Прибавим к этому Кембридж, Париж, Падую, Монпелье – уверена, что Мэтью Клермонт числился там под тем или другим именем. Сколько же ученых степеней он заслужил на своем веку? Что изучал и кем были его однокашники?
– Диана, ты меня слышишь? – весело вторгся он в мои мысли.
– Извини. – Я закрыла глаза, сжала руки на коленях. – Это как болезнь: не могу сдержать любопытства, когда ты предаешься воспоминаниям.
– Знаю. Это одна из сложностей, с которыми сталкивается вампир, общаясь с колдуньей и к тому же историком. – Мэтью насмешливо скривил губы, но глаза его мерцали, как черные звезды.
– Чтобы избежать этих трудностей в будущем, не ходи в палеографическую секцию Бодли, – съязвила я.
– Одного историка мне пока вполне хватит. – Мэтью плавно встал с места. – Я спрашивал, голодна ли ты.
И зачем он вечно спрашивает? Когда это у меня не было аппетита?
– Еще как! – Я попыталась выбраться из моррисовского кресла.
Мэтью подал мне руку и помог встать.
Мы стояли очень близко, почти вплотную. Я смотрела на вифанийский медальон под его свитером, его взгляд осыпал меня снежинками.
– Чудесно выглядишь.
Я наклонила голову, и неизбежная прядка тут же упала на лицо. Мэтью, привычным жестом поправив ее, приподнял волосы у меня на затылке и пропустил сквозь пальцы, как воду. Я вздрогнула от холодного дуновения.
– Мне так нравятся твои волосы. В них столько оттенков, даже рыжее с черным. – Он втянул в себя воздух, словно уловил новый запах.
– Чем пахнет? – сипло спросила я, по-прежнему не смея взглянуть на него.
– Тобой.
Я подняла глаза:
– Не приступить ли нам к ужину?
Сосредоточиться на еде, конечно, было трудновато, но я старалась. Мэтью пододвинул мне стул с тростниковым сиденьем. С этого места мне было видно всю его красивую комнату. Хозяин достал из миниатюрного холодильника две тарелки, где на подстилке из колотого льда лежало по шесть свежих устриц.
– Продолжаем работать над твоим образованием. Лекция номер один – устрицы и шампанское. – Подняв палец, как дон, рассуждающий на любимую тему, Мэтью достал из ведерка шампанское и одним движением вытащил пробку.
– У меня это не так легко получается, – сказала я, глядя на его сильные пальцы.
– Если хочешь, могу научить тебя извлекать пробки шпагой. Или ножом, когда шпаги под рукой нет, – ухмыльнулся он и плеснул немного в бокалы; шампанское запенилось, искрясь при свечах. – A la tienne[34]
.– A la tienne. – Я подняла в ответ свой узкий бокал, глядя, как лопаются на поверхности пузырьки. – Почему они такие крошечные?
– Потому что вино старое. Шампанские вина, как правило, пьются гораздо раньше, но я люблю старое, люблю вспоминать его прежний вкус.
– Сколько же ему лет?
– Больше, чем тебе. – Мэтью вскрывал устриц голыми руками – обычно для этого требуется острый нож и большое умение – и кидал раковины в стеклянную чашу. – Это урожай тысяча девятьсот шестьдесят первого года. – Он протянул мне тарелку.
– Обещай, что ничего более древнего мы пить сегодня не будем.
У меня дома в бутылке, которую он принес на четверговый ужин, стояла на прикроватной тумбочке последняя из его белых роз.
– Если и будем, то ненамного древнее, – усмехнулся он.
Я опрокинула в рот содержимое первой раковины и выпучила глаза от вкуса Атлантики.
– Теперь запей. – Мэтью смотрел на меня поверх своего бокала. – Как ощущение?
Вино и устрицы сочетались с морской солью абсолютно колдовским образом.
– У меня во рту океан. – Я отпила еще.