Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей

Гипотеза третья

Около тридцати лет назад все могло быть примерно так.

Француз Мусье бежал после революции из Москвы на Урал в надежде, что Колчак навсегда останется «правителем Сибири». Но, увидев, что надежды его не оправдываются, спрятал свои сокровища в Черной пещере.

О существовании каких-то пещер километрах в пятидесяти за тайгой, там, где справа от Рагозинки в ясную погоду виднелась каменистая вершина горы Лысухи, друзья слышали. Но подступы к Лысухе прикрывала таежная глухомань, и о пещерах рассказывали всяческие небылицы. Будто живет в них черный змей, который появляется над землей лишь накануне войны. И бабка Алена, и многие старики клянутся, что видели его в сорок первом. Про змея — это, конечно, сказки. Но пещеры существовали, и, если учесть, что Засули в три раза ближе к Лысухе, чем Белая Глина, легко можно допустить, что засулинский Мусье решил захоронить свои сокровища именно в тех «змеиных» пещерах.

Как-то пронюхавший об этом полковник силой забрал у Мусьи библию. Но вынужденный, в свою очередь, бежать, поостерегся брать библию с собой, тем более, что точки на ее страницах могли вызвать подозрение, попадись она в руки красноармейцев.

Дальнейшее было приблизительно так, как путешественники уже предполагали раньше.

Оставалось неясным, зачем понадобилось полковнику хранить всю книгу: не проще ли было запомнить одну фразу и перерисовать схему?

Но с одной стороны, им могла руководить все та же осторожность, а с другой стороны…

— Может, он французского языка не знал? — сказал Никита.

Петька усомнился.

— Дворяне — они всё знали.

Начальник штаба поклялся, что не все. (Петр Первый заставлял их учить, а они увиливали.)

— Ладно, Голова… — одобрительно сказал Петька, шлепнув Никиту по стриженому затылку.

Знал полковник французский язык или не знал — это имело лишь теоретическое значение.

Закрыв утят в клетушке, друзья не выходили из сарайки дотемна.

Мучили более важные вопросы, нежели образование убийцы полковника. Надо было выяснить в точности, где они есть, эти пещеры, и какая из них может называться Черной. Затем — какую связь имели между собой схема на сто шестидесятой странице и указание о коридорах: разъясняло оно схему или схема служила его продолжением?

Сошлись на последнем, так как четвертого коридора направо в схеме не было.

Эту ночь они оба спали плохо.

Петьку преследовали самые невообразимые сны. То он играл в футбол, и все двадцать один человек пасовали на него, так что даже неинтересно было забивать в пустые ворота гол за голом. То снился председатель Назар Власович, которого они вытаскивали бреднем на старице. А Назар Власович обращался потом золотой щукой, и эта щука так больно била своим хвостом, что подступиться к ней не было никаких возможностей. Потом щука гналась за Алапаевским, перебирая хвостом, как ногами, а Алапаевский терял поочередно рубашку, ботинки и даже брюки…

Мстители

Утром, заметив мимоходом, что корсары за утятами еще не пришли, и подбросив утятам заснувших пескарей на завтрак, заговорщики огородами пробрались к лесу и тайгой ушли вверх по Туре.

Им надо было уточнить координаты предполагаемых пещер за Лысухой. Но распространяться по этому поводу в Белой Глине нельзя было. Решили попытать счастье в Туринке. Оттуда молва долетает не скоро. Лодку не взяли, чтобы не навести на свой след Владькиных шпионов.

Недалеко от Туринки разделись, привязали одежду узлами на головы и переплыли через Туру.

Туринка лежала за широким пойменным лугом, где рос дикий чеснок. Петька захватил из дома сумку, и для вида они нарвали немного чеснока, немного щавеля.

Шаг за шагом пересекли луг. Шаг за шагом стороной обошли Туринку, не решаясь входить в деревню. Заметили вдалеке стадо коров и одинокого пастуха на пригорке.

В треухе, дубленом полушубке, в сапогах, небритый, угрюмого вида мужик сидел на пеньке и мрачно из-под косматых бровей поглядывал в низину, на коров.

Заговорщики приблизились.

— Здравствуйте…

— Здоровы будем, коль не помрем, — равнодушно отозвался мужик.

Петька помолчал и сел на траву, метрах в двух от пастуха. Длинный ременный кнут извивался тугим черным жгутом из-под кирзовых сапог.

— Колхозные коровы?.. — нерешительно спросил Петька.

Мужик оглянулся.

— Ай наниматься пришли? Дык я в подпасках не нуждаюся. Я и сам найду, куда гроши девать.

— Не, — заверил Никита, — мы не наниматься. Мы — так. Щавель собираем…

— А-а… — примирительно сказал мужик. — Коровы это владельческие. Колхозных пущай дурак пасет. Мне ты натурой подавай: половину — грош в грош — по весне, половину — грош в грош — по заморозкам. А трудодень — за каким-растаким он мне? — вдруг спросил разговорившийся мужик, как бы сам удивляясь, зачем ему трудодень. — Ты мне чистой монетой давай. А молока вы мне и без того нацедите. Доить придете — и нацедите. Хоть у меня их вон своих две пузатеют… — кивнул на коров. Добавил: — А в колхозе пущай дурак работает.

— Кто-то же должен работать… — истины ради заметил Петька.

Чья-то буренка отбилась от стада. Мужик вскочил, оглушительно щелкнул кнутом.

— Ган-ну!..

Щелкнул еще раз.