И тут меня осеняет. Здесь, в поезде, полном чужих мне людей, за разговором с женщиной, поедающей слойку и мучающейся с кроссвордами, передо мной встает вопрос: если моя мать жива, то куда она подевалась? Как ей хватило хладнокровия оставить меня и Майкла, таких малышей, на произвол судьбы? И где она провела все это время? Неужели воображала, что несколькими открытками исполнила свой материнский долг? Если так, то она сильно ошибалась.
Женщина со слойкой смотрит на меня, пытается поймать мой взгляд, наклонив голову. Вижу, она ждет, пока я заговорю.
– Ваш отец… – не выдерживает она. – Наверняка у вас с ним особенная связь. Вы в порядке, милочка? – спрашивает она, выражая всем своим круглым лицом крайнюю озабоченность.
Я мысленно отмахиваюсь от осаждающих меня новых мыслей.
– Простите… – бормочу я. – Да, мы очень близки. Если не возражаете, я схожу в…
Я встаю, вылезаю из-за столика и направляюсь к электрическими дверям между вагонами.
– Все хорошо, милочка? – звучит у меня за спиной.
Я не откликаюсь. Мне необходимо побыть одной, подышать свежим воздухом, прогнать чуждую мне мысль, заползшую в голову. Это как вирус. Стоит его подцепить, и он начинает разрастаться, заражать все, с чем соприкасается. Необходимо его остановить. Мне нравилось то воодушевление, которое я испытывала, сидя за компьютером и садясь в поезд, но теперь оно испорчено. Мне не верится, что я так долго игнорировала столь простую мысль. Как она посмела нас бросить? Куда запропастилась? Где была целых тридцать лет?
Я прижимаюсь спиной к переборке между вагонками, закрываю глаза и глубоко дышу. Мерное покачивание поезда действует на меня успокаивающе, как на младенца в коляске. Не знаю, как долго я там оставалась, но когда вернулась на свое место, женщины с эклсской слойкой уже след простыл.
15
До жилища Майкла я добираюсь с ощущением очумелости, вынесенным из набитой людьми подземки. Одноквартирный дом с заостренными коньками крыши и большими эркерными окнами сложен из рыжеватого лондонского кирпича. В мягком вечернем свете он манит меня, как маяк – заплутавший в море корабль. Ровным счетом ничего общего с почерневшим песчаником нашего дома в Йоркшире. Клочок земли перед домом, засыпанный ради удобства гравием, окружен цветочными горшками, в которых летом, наверное, росли цветы, а теперь чернеет компост. На маленькой клумбе произрастает нечто невразумительное, зато тщательно подстриженное. Все это так верно отражает натуру моего брата, практичного и эффективного минималиста, что я невольно улыбаюсь.
Я стучу в дверь и почти сразу слышу топот детских ножек.
– Тетя Кара! – кричат за дверью племянницы, радуясь моему появлению больше, чем я заслуживаю.
Отодвигаются задвижки, дверь открывается, и я вижу двух темноволосых ангелочков. Их радость меркнет, стоит двери распахнуться, они жмутся друг к дружке, робко на меня смотрят.
– Здравствуйте, девочки, – говорю я. – Впустите меня?
Они дружно отступают, пропуская меня в дом. Я чувствую в своей ладони маленькую ладошку.
Из кухни выходит навстречу мне Мэриэнн. На ней фартук, отчего я тут же начинаю воспринимать ее как мать семейства и хозяйку в доме. Ее темные волосы зачесаны назад, их удерживает вышедшая из моды цветная лента. Руки у нее по локоть в муке.
– Кара! Как я рада тебя видеть! Как доехала? Девочки, не держите вашу тетю на пороге!
Ее голос сохранил напевность, свидетельствующую, несмотря на прожитые в Лондоне годы, о ее валлийских корнях. Она торопится мне навстречу с таким видом, будто намерена осыпать меня жаркими поцелуями, но в последний момент спохватывается. Мы с Майклом всегда воздерживались от открытого проявления чувств, и я признательна Мэриэнн за то, что она это помнит.
– Спасибо, что принимаете меня, несмотря на такое позднее предупреждение, – говорю я. – У меня были здесь дела, и я, как обычно, задержалась с ними допоздна. Можно было бы сразу вернуться домой, но…
– Никаких «домой»! – перебивает меня Мэриэнн. – Забраться в такую даль и не заглянуть к нам? Мы бы никогда тебе этого не простили, правда, девочки?
Девочки, Зара и Эсме, охотно кивают. Они – маленькие копии матери, я не вижу в их задранных личиках ни следа моих генов.
– Майкл еще не вернулся с работы, но велел тебе передать, что не задержится. Входи же!
Она указывает белой от муки рукой на дверь гостиной.
– Что тебе налить?
– Просто чаю, – прошу я.
– Устраивайся поудобнее, я поставлю чайник. Девочки, дайте тете Каре пройти.
Девочки уже преодолели свою первоначальную робость и виснут на мне, не давая шевельнуться. Они такие малышки – но мне не с кем их сравнить. Не припомню даже их возраст – шесть, семь лет?
– Идемте вместе, девочки, проверим, не припрятано ли что-нибудь для вас у меня в сумке…
Девочки скачут, цепляясь за мои локти.