Открытки от незнакомца

Майкл не без колебания берет конверт, вынимает из него открытки, рассматривает их, переворачивает. Пока он читает написанное на одной, я вглядываюсь в его лицо. Он перебирает остальные открытки и вроде бы замечает, что в них написано одно и то же. Между его бровями появляется глубокая морщина.

– Как это понимать? – отрывисто спрашивает он. – «Милые мои детки, я люблю вас сильнее, чем вы можете представить. Пожалуйста, простите меня», – читает он невыразительным тоном, но с примесью сарказма, от которого мне делается не по себе. Можно подумать, что перед ним сидит нерадивая практикантка. – Откуда они взялись? – С этими словами он бросает открытки на стол и отодвигает их обратно, ко мне. Я в замешательстве, он необходим мне как союзник, но есть опасность его лишиться, так и не дойдя до самого главного.

– Взгляни на штампы, – говорю я торопливо. – Их немного, но все начинаются с марта 1987 года… – Я делаю паузу и жду, пока до него дойдет, почему эта дата важна. Судя по выражению его лица, он понимает, что я имею в виду. – Открытки приходили, пока мне не исполнилось восемнадцать лет. После этого их уже не было.

– Хорошо… – медленно выговаривает он. – Ты нашла старые открытки от какого-то психа с поехавшей крышей. И что дальше?

Я делаю еще глоток, бренди обжигает мне горло, потом желудок.

– Дальше начинается такое сумасшествие, что только держись. У меня возникла мысль – считай это просто странным предположением: вдруг все эти открытки оправляла наша мать?

– Каким же это образом? – отзывается Майкл пренебрежительным тоном. – Ты ведь сама уже сказала, что даже самая первая была отправлена после ее смерти.

Я не тороплюсь с ответом, жду, пока до него дойдет весь смысл моих слов.

– Все понятно! – Он откидывается на спинку стула и закладывает руки за голову. – Я понял. Прошу, скажи, что ты не намекаешь, будто наша мать жива.

Такое впечатление, что мы вернулись в прошлое. Я – глупенькая младшая сестра, привычно несущая чушь, он – мой старший брат-всезнайка.

– Видишь ли… – Я почесываю сморщенную кожу на своей пострадавшей руке. – Мне не приходит в голову других объяснений. Кто еще стал бы писать такие открытки? Да еще на протяжении всего нашего детства?

Майкл открывает рот, чтобы ответить, но я его опережаю:

– Но и это еще не главное.

– Тогда колись! Выкладывай.

Он все еще разыгрывает равнодушие, но помимо воли наклоняется вперед, и мы едва не сталкиваемся лбами. Я набираю в легкие побольше воздуха. Я знала, что будет нелегко, теперь все зависит от того, как он отреагирует на следующие мои слова. Мне необходимо спокойствие, надо просто изложить факты, воздерживаясь от эмоций, иначе он поднимет меня на смех и откажется вникать в услышанное.

– Я стала думать. Предположим, просто предположим, что открытки от мамы, что на самом деле она не умерла…

Брови у Майкла лезут на лоб, сейчас он скажет, что я схожу с ума. Но я продолжаю:

– Я стала искать в интернете, зашла на сайт с генеалогическими древами. Хотела отыскать ее свидетельство о смерти.

Я говорю все быстрее, слова налезают друг на друга, так мне хочется все высказать, прежде чем он окончательно махнет на меня рукой.

– Нет никакого свидетельства о смерти, Майкл! Я все перерыла и убедилась: свидетельства о смерти нашей матери не существует. Вдруг она не умерла? Слала нам эти открытки и жила себе? Если это так, значит, отец все эти годы нас обманывал. Не знаю, как дальше быть!

На меня вдруг наваливается усталость, накопившаяся за последние сутки. Сейчас из моих глаз хлынут горькие слезы. Дыхание учащается, я уже всхлипываю – громко, судорожно, как маленькая девочка. Майкл сидит неподвижно.

– Что, если я права, Майкл? – спрашиваю я сквозь слезы. – Что, если она где-то жила все эти годы и…

Я больше не могу говорить, роняю голову и сотрясаюсь от рыданий.

– Вздор! – произносит Майкл так громко, что я морщусь. – Наша мать скончалась, когда мы были маленькими детьми, и точка. Не знаю, кто все это отправлял, не иначе это был кто-то решивший подшутить над отцом. А что касается свидетельства о смерти, то ты, наверное, ошиблась, когда искала.

Разумеется, первая его мысль – что я что-то напутала. Иногда он бывает так похож на отца! Я не обижаюсь, главное для меня – не отвлекаться.

– Нет никакой ошибки, Майкл. В центральном реестре нет сведений о кончине Энн Фернсби в 1987 году или когда-либо еще. Если это настоящее имя нашей матери, значит, она жива. А открытки? Разве они не свидетельствуют о том же? Она уехала, но хотела, чтобы мы знали, что она нас любит, вот и отправляла открытки. Их сотни, Майкл, многие сотни!

– Как будто кучка открыток может компенсировать то, что она нас бросила.

Я чувствую, что он готов уступить, и хватаюсь за соломинку.

– Ты согласен, что она может быть жива? – спрашиваю я в отчаянии.

– Не знаю и не хочу знать. Для меня она умерла, когда умерла, или ушла от нас, или что еще она там сделала… А все это… – Он тычет пальцем в открытки и ненароком сбрасывает их со стола. – Все это неважно. У меня нет матери.