– Но, Майкл, разве тебе не хочется узнать, что произошло, почему? Тебе ни капельки не любопытно?
– Нет! – отвечает он со знакомой мне решимостью. – Мне неинтересно. Мне совершенно все равно. Больше ничего не желаю об этом слышать. Наша мать умерла, и точка. – Он хватает стакан и залпом его допивает. – Идем домой. И не вздумай обмолвиться об этом Мэриэнн. Не хочу, чтобы ты морочила голову своими фантазиями ей или девочкам.
Я смотрю на своего старшего брата и где-то глубоко, за его гневом и бравадой, вижу прежнего мальчишку – обиженного, сбитого с толку, потерянного. Это длится всего мгновение, и вот он уже торопится к двери. Я торопливо собираю открытки и хватаю свою сумку.
По дороге домой мы помалкиваем, Майкл так быстро шагает, что я едва не перехожу на бег, чтобы не отстать. Перед домом он останавливается, смотрит на меня, ласково кладет руку мне на плечо. Его лицо подобрело, голос стал спокойнее.
– Выкинь это из головы, Ка, – советует он. – Ничего хорошего из этого не выйдет. Раз она нас бросила, то это равнозначно смерти. Какой матерью надо быть, чтобы отказаться от своих детей? Лучше верни все это на чердак, туда, где нашла, и забудь.
К моему удивлению, он обнимает меня и легонько стискивает. После этого отворачивается и торопится к двери. Я бреду за ним, оторопевшая от произошедшего, но джинна не загнать обратно в бутылку, забыть о своей находке у меня не выйдет, здесь уж ничего не поделаешь. А даже если бы я могла забыть, то не хочу.
18
На счастье, к моменту нашего возвращения Мэриэнн уже легла спать. Я облегченно перевожу дух: не уверена, как мы с братом отреагировали бы сейчас на ее вопрошающий взгляд. Майкл проверяет на сон грядущий двери и окна – кто, кроме него, поступает так в наши дни?
Я забираюсь в кровать и укутываюсь в одеяло. В комнате витает слабый цветочный аромат – возможно, это розы; постель застелена прохладными хрустящими простынями. Несмотря на усталость, мой мозг не настроен на отдых. Лежа на спине, я прислушиваюсь к городскому шуму, который ночью беспокоит гораздо сильнее, чем днем. Дома сна меня лишит скорее уханье филина, чем сирена. Думаю, привычка быстро превращается в норму. Живи я в городе, мне бы не хватало темноты. В Лондоне не бывает по-настоящему темно, не то что на наших пустошах. Помню, как после переезда в Илкли я открыла для себя звезды: впервые обнаружила их на зимнем небе. Раньше для меня привычно было видеть только оранжевое зарево города, а тут вдруг обрели смысл слова колыбельных: все эти «звездочка, мерцай» и «человек на Луне» перестали быть выдумкой. Я поделилась с Майклом своим открытием, торжественно тыча в небо пальцем, но он лишь пожал плечами, как будто давно знал про звезды, чем обесценил мое великую находку.
Я широко раскрываю глаза: меня посетила одна мысль. Знаю, мысль важная, но она скользнула, как легкий дымок, и рассеялась во тьме. Мне срочно нужно ее воспроизвести, но чем настойчивее я пытаюсь ее ухватить, тем дальше она ускользает. Сирена, небо, темнота, звезды, Майкл… Все не то. Я заставляю себя закрыть глаза – и драгоценная мысль возвращается. Если я помню, как познакомилась со звездами в Йоркшире, то это значит, конечно, что я должна вспомнить, какими они были в Лондоне, а ведь это память о событиях, происходивших
Я уже отчаиваюсь уснуть – и, конечно, засыпаю. Часов в семь меня будит чье-то хождение по дому. Я встаю и одеваюсь, поленившись принять душ. Мне хочется поскорее уехать, вернуться домой, проверить, как там отец, и обдумать следующие свои шаги. Но первым делом надо поговорить с Майклом. Неужели он и вправду не желает иметь с этим ничего общего? А если я ее найду – что тогда? Не сообщать об этом ему? Нет, я уже ступила на этот путь, и он должен идти со мной, в этот раз у него нет выбора. Я не могу отпустить его на работу, не выяснив, до чего он додумался за прошедшую ночь, не убедившись, что он в порядке, что смягчился. Я увижу, что с ним происходит, всего разок на него взглянув. Я привыкла в нем разбираться.
Но я опоздала. Спустившись, я застаю Мэриэнн на кухне за приготовлением сэндвичей.