Открыто: Стихотворения

Замылим, потом замолим,
в сонате одни бемоли,
в кабак ли сейчас, домой ли?
В шкафу пристанище моли,
соседка посуду моет,
художник рисует море,
всю жизнь он рисует море,
зелено-синее море, атласно-шютное море,
солено-горькое море.

Художник мешает краски,

зеленую с темно-красной,
вот так вот - почти прекрасно,
но все-таки так бесстрастно,
что даже немножко страшно.
Пельмени давно сгорели,
соседи шуруют дрелью,
ах, кто бы закрыл бы двери, звонок, я зайду в апреле,
вот здесь чуть-чуть акварелью…

Эх, кто бы принес еды бы?

Селедочные ряды бы,
петрушечные хвосты бы, под каменной серой глыбой
художник рисует рыбу.
Соседи за стенкой шутят,
у них несмешные шутки,
художнику не до шуток, он нежно кисточкой щуплой
рисует рыбе чешуйки.

Он чутко дрожит руками,

а рыба бьет плавниками,
считая всех дураками, плывет куда-то на камень
и молвит там по-шакальи:
Художник, в твоей квартире,
(четырнадцать на четыре)
Теперь поселилось море, солено-горькое море,
атласно-синее море.

Живи теперь в нем, не плакай,

грызи по утрам салаку,
ее заедай салатом, хшхи подводные клады,
не жалуйся на зарплату…
Художник башкою вертит -
вот верьте теперь, не верьте,
а в окнах июнем светит, какой-то гуляет ветер
и радостно скачут дети.

Он справится, он же сильный,

он мажет по рыбе синим
и капельку апельсинным, и сверху тоской трясинной,
и сверху листвой осинной.
И снова рисует море,
без рыбы рисует море,
квартирно-мелкое море море, атласно-плотное море,
солено-горькое море.
Такое страстное море, такое страшное море,
июньски-нежное море. Художник рисует море.

* * *

Залезть бы под одеяло, забраться под одеяло и жить там, под одеялом, пока из-под одеяла не выманит что-то злое, похожее на будильник.

И из-под пододеяла вещать про большое лето, про солнечность и про, то что в моем под-пододеяле все так хорошо, но все же никто не заходит в гости.

Под теплым пододеялом есть пара любимых книжек, немножко еды и даже ключи и зубная щетка, поскольку никто не знает, как долго оно продлится.

А длится пододеяло, бывает, что пару метров, бывает, что много больше, с забора и до обеда, от стенки и до июня, от школы до Будапешта.

Да, кстати, под одеялом почти что хватает места, чтоб прыгать, пинать баклуши, играть на продольной флейте, курить и ходить по крыше, шептать и плести косички.

Леса под пододеялом построены сплошь из сосен, олени съедают ягель, брусника румянит щеки, по просекам скачут зайцы и изредка бродят лисы.

На небе пододеяла рассыпаны горстью звезды, блестящие и не очень, зеленые, голубые, и чистых таких оттенков, как ландыши на опушке.

Лежит под пододеялом Наспинное плоскогорье, на юге обрывы Плечи, на севере только горы, не вспомню сейчас названья, да, впрочем, оно не важно.

И жить бы в пододеяле, тереться щекой о сосны, прищуриваться на солнце, считать вечерами звезды и ландыши на опушке - все здорово так, но все же…

Пустынно в пододеяле - олени, конечно, дело, но все же не любят кофе, а я ненавижу ягель (мне кажется, он безвкусный), и я их не понимаю.

Алисы гоняют зайцев, и им без меня неплохо, нескучно, их время ходит и с толком и с расстановкой акцентов по нужным точкам - с лопатки и до лопатки.

И я выхожу наружу, на свет из-под одеяла, и громко фырчу от пыли, пинаю ногой будильник, разбрызгиваю глазами остатки сосновых бликов. Ну здравствуйте. С добрым утром!

* * *