Открытое письмо молодому человеку о науке жить. Искусство беседы

Опасность нашего времени не в том, что на земле живет кучка безнравственных людей, авантюристов, бандитов и разбойников. Эти отбросы общества существовали всегда; случалось даже, что из низов выходили великие люди. Особая опасность нашего времени в том, что ныне писатели искренне уверены, что, оправдывая аморализм, мягкотелость, закон джунглей и безобразное искусство, поступают мужественно. Меж тем ничего героического тут нет; это самый пошлый конформизм. Опасность, по словам одного из ваших ровесников, состоит в том, что «вместо философского учения нам предлагают заклинания, вместо литературной школы – правила пунктуации, вместо религиозного возрождения – аббатов-психоаналитиков, вместо мистики – абсурд, вместо счастья – комфорт». Другая опасность – в том, что публика утратила способность воспринимать произведения искусства. В XVII веке любители искусства и литературы имели вкус, и он редко изменял им. Они восхищались Версалем, хотя, возможно, и не были способны оценить красоту готического собора или античной статуэтки. Из произведений Мольера мы знаем, что среди них встречались Вадиусы и Триссотены, которые, совсем как их потомки, расхваливали глупость. Но все-таки людей XVII века было трудно и даже невозможно заставить восхищаться нагромождением случайных и бессмысленных слов или потеками краски, в горячечном бреду выплеснутой художником на полотно.

В мире творятся немыслимые безумства. В английских газетах сообщалось о концерте тишины, который дал однажды некий безвестный пианист. Шумная реклама сделала свое дело – в день концерта зал был полон. Виртуоз тишины садится за рояль и играет, но поскольку все струны сняты, не раздается ни единого звука. Люди в зале косятся друг на друга. Каждый ждет, что сделает сосед, и в результате вся аудитория сидит затаив дыхание. После двух часов гробовой тишины концерт оканчивается. Пианист встает и кланяется. Его провожают бурными аплодисментами. На следующий день виртуоз тишины рассказывает эту историю по телевизору и в заключение признается: «Я хотел посмотреть, как далеко простирается человеческая глупость; она безгранична».

Я бы сказал, не столько глупость, сколько слабость. Слушатели понимали, что ничего не слышат, но боялись показаться старомодными. «Публике так часто давали пощечины, – говорит Жан Кокто, – что теперь, аплодируя, она сама бьет себя по щекам». Я называю снобами людей, которые притворно восхищаются тем, чего в действительности не любят и не понимают. Снобизм – это порок. Вам предстоит пусть не изжить его окончательно (это невозможно), но хотя бы по мере сил бороться с ним и его пагубными последствиями.

Поймите меня правильно. Я вовсе не противник новых форм в искусстве. Всякое потрясение полезно, оно пробуждает от спячки. Потрясение – неотъемлемая часть произведения искусства. То, что одна эпоха считает непонятным, для следующей эпохи становится общим местом. Импрессионистов осмеивали, хулили, они долгое время прозябали в нищете; сегодня их полотна – гордость музеев. Жюль Леметр насмехался над Верленом и Малларме; Сент-Бёв видел в Бодлере хорошо воспитанного и со вкусом одетого молодого человека, которому не стоит писать стихи. Вчерашние отверженные порой становятся мэтрами. Экстравагантному сюрреализму мы обязаны чудесным Арагоном. Мишель Бютор, Натали Саррот, Роб-Грийе, Клод Симон, Клод Мориак, каковы бы ни были их теории, весьма талантливы. Я прошу вас только о двух вещах: не презирайте мастеров прошлого; если слава их дошла до нашего времени, значит, они это заслужили. Отстаивайте новые формы только в том случае, если они вам действительно нравятся. Не стоит ориентироваться на общественное мнение. Это не маяк, а блуждающие огни. Слушайтесь своего вкуса, уважая в первую очередь тех авторов, которыми до вас восхищались бесчисленные поколения людей.

Цель