Открытое произведение. Форма и неопределенность в современной поэтике

Поэтому сегодня в Америке принято проводить различие между так называемыми Beat Zen и Square Zen. Последний – это дзэн «квадратный», то есть стопроцентный, выверенный, ортодоксальный, к которому обращаются все, кто смутно ощутил, что обрел веру, аскетическое делание, «путь» спасения (а сколько в Америке таких, кто, охваченный беспокойством, смутными чувствами, стремлением кого-то слушаться, готов перейти из «Христианской науки» в «Армию спасения», а потом – почему бы и нет? – обратиться к дзэн), кто под руководством японских наставников проходит самые настоящие курсы духовных упражнений, постигая технику «сидения», кто проводит долгие часы в безмолвной медитации, следя за своим дыханием, дабы тем самым, как учат эти наставники, переиначить Декарта и сказать: «Я дышу, следовательно, я существую». Что же касается битдзэна, то его, как знамя, водрузили сан-францисские хипстеры (Джек Керуак, Ферлингетти, Гинзберг), отыскивающие в наставлениях и самой логике дзэн (или, скорее, «нелогичности») указания о том, как надо писать стихи, а быть может, и достойные образцы, усвоив которые, можно не принимать американского образа жизни (american way of life); поколение битников (beat generation) протестует против существующего порядка, не пытаясь его изменить, они просто уходят в маргиналы, «ища смысл жизни не столько в объективном результате, сколько в субъективном переживании»{126}. Для битников дзэн – синоним их собственного анархического индивидуализма, и, как замечает X. Маккарти в своем исследовании о «естественном» и «неестественном» в учении Судзуки

{127}, они без особого разбора приняли некоторые утверждения японского учителя, для которого принципы и способы социальной организации являются искусственными. Этот апофеоз спонтанности ласкает ухо тому поколению, которое уже воспитано в традициях натурализма определенного вида, и никто из хипстеров не замечает, что дзэн не просто отрицает социальность как таковую, а отрицает в ней конформизм, чтобы отыскать социальность спонтанную, где отношения основывались бы на свободном и счастливом содружестве, где каждый принимает другого как частицу одного общего тела. Не замечая, что они всего лишь восприняли внешние формы восточного конформизма, пророки поколения битников сделали дзэн символом оправдания своих религиозных странствий в ночи и священной невоздержанности. Вот что пишет Джек Керуак:

«Новая американская поэзия сан-францисского ренессанса (к ней я отношу Гинсберга, себя самого, Рексрота, Ферлингетти, Макклюра, Гэри Снайдера, Фила Ламантия, Филиппа Уэлена – по крайней мере, я так считаю) представляет собой нечто вроде древнего и нового поэтического безумия дзэн, стремления записывать все, что неожиданно приходит в голову, в том виде, в каком оно приходит; представляет собой поэзию, вернувшуюся к источникам, поэзию поистине ИЗУСТНУЮ, как говорит Ферлингетти, а не какое-то бородатое академическое мудрствование… Это ПОДРОСТКИ… Они ПОЮТ, поддаваясь чувству ритма. Все это прямо противоположно хвастливым бредням Элиота, который предлагает нам свои удручающие, приводящие в отчаяние правила, как, например, “корреляция” и пр., и все это, по существу, не что иное, как самый настоящий геморрой и, наконец, кастрация мужчины, который должен петь свободно… Но сан-францисский ренессанс – это поэзия нового Святого Безумия, какое бывало в древние времена (Ли Бо, Ганшан, Том О’Бедлам, Кит Смарт, Блейк), а также и дисциплина ума, представленная в хайку,

то есть умение обозначать непосредственно сами вещи, обозначать ясно, конкретно, без каких-либо абстракций или разъяснений, wham wham the true blue song of man»[52]

{128}.

Так Джек Керуак в своей книге «Бродяги дхармы» описывает свои странствования по лесам, полные медитаций и стремления к обретению полной свободы; его автобиография представляет собой описание некой просветленности (сатори,

как сказал бы учитель дзэн), достигнутой в веренице одиноких лесных экстазов: «…под луной я видел истину: здесь, это Оно… мир как он есть – это Нирвана, и я ищу Небо где-то в стороне, когда Небо здесь, Небо – не что иное, как этот бедный, жалкий мир. Ах, если бы я мог постичь, если бы мог позабыть о себе и посвятить свои медитации свободе, сознанию и блаженству всех живых созданий, тогда я понял бы, что все, что есть, есть экстаз». Однако, когда Керуак заявляет: «Не могу. Да мне это и не важно. Нет никакой разницы», тогда начинаешь понимать, что имеешь дело именно с бит-дзэном, с тем дзэном, который максимально персоналистичен, так как в этом заявлении слышится не столько отрешенность, сколько какая-то враждебность, злая самозащита, весьма далекая от ясной и проникнутой любовью свободы истинно «просветленного».