Открытое произведение. Форма и неопределенность в современной поэтике

Но если изменение социальных отношений приводит к освобождению человека от такого вида порабощения (возвращая ему не только объект, который он производит, но и сам труд, совершенный им для себя и коллектива и, следовательно, прочувствованный как свое собственное дело и цель), сохраняется (и именно здесь ссылка на Гегеля добавляет нечто к нашему знанию, не уничтожая последующих знаний) постоянное особое напряженное отчуждение по отношению к объекту – уже в силу того, что я его создал и что он постоянно угрожает мне своей возможностью воздействия на меня. Такой вид отчуждения можно (если данный термин не приведет к двусмысленности) отнести к самой структуре экзистенции или, если угодно, связать с проблемой, которая возникает у субъекта, как только он создает объект и обращается к нему с намерением использовать его или просто рассмотреть. Разбором этого отчуждения (возникающего в результате любого акта объективации) мы здесь и хотели бы заняться, будучи убежденными, что такая задача имеет решение и представляет собой вопрос отношения любого человеческого существа к миру окружающих его вещей, – даже если мы думаем, что в обществе, где традиционное отчуждение упразднено, к этой проблеме можно было бы подойти с большей свободой и с большей осознанностью, но и с меньшими кривотолками, – тогда она могла бы стать единственной этической проблемой, решение которой от этого не стало бы менее драматическим и ответственным{145}.

Однако понимаемое таким образом отчуждение становится чем-то таким, что можно разрешить и что разрешается благодаря сознанию и действию, но никогда не разрешается окончательно. Если отношение к отчуждению касается даже тех двоих, которые любят друг друга (и каждый низводится до того представления, которое ему дает другой и сообразуясь с ним), тогда больше нельзя мечтать об обществе, где обобществление средств производства совсем устранит опасность отчуждения из диалектики жизни и человеческих отношений.

Ясно, что теперь понятие отчуждения определяет не только форму отношений между индивидами, основанную на определенной структуре общества, но и целый ряд отношений между человеком и человеком, человеком и предметами, человеком и теми или иными институтами, человеком и социальными условностями, человеком и мифическим универсумом, человеком и языком. В конечном счете, оно не только служит для объяснения той формы объективной связи с какой-либо внешней ситуацией, которая впоследствии может оказать такое влияние на наше поведение, что превратится в некий психологический феномен, но и должно рассматриваться как форма психологического, нередко физиологического, поведения, которая до такой степени обволакивает нашу личность, что со временем превращается в объективное внешнее отношение, в социальную связь. Следовательно, отчуждение придется рассматривать как явление, которое с одной стороны и при определенных обстоятельствах берет начало в какой-либо группе людей, к которой мы принадлежим, и сказывается на самых интимных и менее всего поддающихся проверке моделях нашего поведения, а с другой стороны и при других обстоятельствах берет начало в этих моделях и сказывается на структуре той группы людей, к которой мы принадлежим. Таким образом, уже в силу того, что мы живем, работаем, творим и вступаем в отношения с другими людьми, мы находимся в ситуации отчуждения.

Безвыходное положение? Нет, просто мы не можем устранить этот негативный полюс, будучи ввергнуты в самое средоточие того напряженного соотношения, которое надо разрешить. Поэтому каждый раз, когда мы пытаемся описать ситуацию отчуждения, в тот самый момент, когда мы считаем, что определили ее, мы обнаруживаем, что не знаем, как из нее выбраться, и любое наше решение только воспроизводит проблему, пусть на другом уровне. На самом деле такая ситуация (которую в момент отчаяния мы могли бы определить как безысходно парадоксальную, склоняясь к тому, чтобы признать некую принципиальную «абсурдность» жизни) – просто ситуация диалектическая, то есть такая, которую нельзя разрешить простым упразднением одного из ее полюсов. Абсурд – не что иное, как диалектическая ситуация, воспринятая мазохистом{146}.