Открытые файлы

— У тебя полон дом инопланетянок вплоть до собаки. Как ты с ними уживаешься?!?

— У женщины как у вида, появившегося на планете Земля,— инопланетное начало. Когда Дарвин говорил про обезьянок, я думаю, что он был прав только отчасти. Мужик, конечно, произошел от обезьяны, это понятно. Но дальше произошло непонятное: вмешательство какого-то разума из другого измерения, который для этой вот волосатой мартышки создал Женщину. И находиться с ними рядом, жить с ними, любить их — интересно. В этом очень много непредсказуемости, много экспромта и приятных неожиданностей.

— У тебя две дочки. Как тебя изменило отцовство? Ты помнишь самое начало этого процесса?

— Девочки родились не в самый лучший период моей жизни как личности: мы пытались реализоваться как музыканты, у меня не все получалось, я очень много уделял внимания своему делу... Рождение дочек для меня, конечно, было событием. Но только сейчас, может быть, пытаюсь наверстать то, что упустил в самом начале. Сейчас ощущения отцовства я испытываю гораздо больше, чем тогда, бывает, трепетно, до слез. Понимаю, что я такой достаточно чувствительный, лиричный и романтичный человек именно из-за того, что у меня четыре женщины в доме. Смотрю на них, на то, что происходит в их жизни, и меня это трогает до какой-то неприличной точки сентиментальности.

— Что особенно трогательного запомнилось из недавнего?

— Помню, решил отдать свою старую машину старшей дочери. Поехали забирать ее из небольшого ремонта вместе на моей машине, а обратно дочь первый раз садится за руль и едет. Я — впереди и в зеркало заднего вида вижу ее огромные от испуга глаза, напряженные руки, но еще я вижу свою дочь, которая едет на машине сама, в первый раз. Я еду за рулем, и у меня прямо катятся такие горючие слезы необыкновенного счастья, мне так безумно приятно было видеть это. Младшая дочь более сдержанная на какие-то внешние эмоции, в отличие от старшей, какого-то сюсюканья по отношению ко мне как к отцу у нее нет, она знает, чего она хочет, практически всегда знает, как этого добиться. После какого-то концерта она заходит в гримерку, обнимает меня и на ухо мне говорит, папочка, я так тобой горжусь! И в общем, всё, я рыдаю. От счастья.

— Твоей семье уже больше двадцати лет, и группе вот-вот исполнится двадцать. В чем твой секрет общения? Как не надоесть друг другу, постоянно находясь рядом?

— Я думаю, что важно максимальную степень свободы давать всем членам семьи, тогда можно рассчитывать, что и семья к тебе будет так же относиться. Я думаю, что не стоит совсем все делать под собственный вкус, нужно понимать, что все члены семьи — личности, прислушиваться к их мнению и взглядам. Но на самом деле, если сказать по-человечески, все гораздо проще. Нужно любить друг друга. Если есть любовь... Мы в группе любим друг друга, хотя и ругаемся. И в семье, что бы там ни происходило, мы любим друг друга. Есть любовь — есть жизнь.

— Я помню, вы выступали в Таджикистане перед молодыми мальчишками, которые там воевали, когда ты заплакал там, Вова (Бегунов) так бережно тронул тебя за плечо, на марафоне «Sosтрадание» было то же...

— Бывает, наступает момент, понимаешь, никаких слов нет. Но есть рядом с тобой друг, которому слов не надо, чтобы поддержать.

— Наверное, люди часто обращаются к тебе за советами. Скажи, после страшных терактов как жить, что делать?

— Я думаю, может быть, самое хорошее и правильное, что мы не знаем что делать. Если бы знали что делать, то все в этом мире было бы совсем по-другому. Поэтому я очень боюсь людей, которые «знают как надо». За себя можно понять: я знаю, как мне записать следующий альбом, как построить баню. Но когда находятся люди, которые начинают говорить «я знаю, как вам всем надо», мне становится не по себе. Каждый должен для себя решить, как жить дальше. Кто-то начинает абстрагироваться, кому-то нужно пойти на митинг, каждый решит сам.

— А ты что будешь делать?

— Я для себя решил, что наша задача — попытаться восстановить баланс между добром и злом. Между любовью и ненавистью. Наша задача на наших концертах — дать как можно больше любви, как можно больше добра. Сейчас не время петь злобные песни.