Своей рукой ты не писал панегириков? Но ты регулярно созывал инструктивные совещания всех — именно всех! — руководителей средств массовой информации Москвы и буквально накачивал их именно так, что лавина панегириков все более нарастала. Да и ты утешался тоже тем, что все-таки и сам ты писал о «зрелом» и «развитом» социализме... Писал!
О какой, собственно, «нравственности» ты на этом фоне глаголешь?
И уже совсем неудобно, когда ты пытаешься изобразить себя борцом против самих попыток возвеличивания подхалимами Брежнева. Это ты-то, Саша Яковлев, и вдруг — такой смелый? Да когда же это? И ты же одновременно — скромный? Полноте!
Приемчик-то, однако. «Я вовсе не хочу изображать из себя какого-то героя. Это далеко не так», — с поистине подкупающей искренностью самокритикуешься ты в интервью «Комсомольской правде» от 5 июня 1990 года. И ты добавил далее: «Но память-то недавнего прошлого еще (?) ворошила совесть...»
Но вот как она, эта совесть, взворошилась. Продолжаешь: «На XXIV съезде... первый секретарь Краснодарского крайкома сказал примерно такую фразу: заслуга в том, что наши войска вошли в Чехословакию, принадлежит товарищу Брежневу! Аплодисменты. Я воспринял эту “хвалебную” фразу как направленную против Брежнева. Разве можно ее оставлять в стенограмме? После этого случая в редакционную комиссию стал заглядывать тогдашний заведующий отделом науки ЦК. Оказалось, ему поручили за мной приглядывать. Потом выяснилось, что и эта фраза была заранее согласована!.. Какое-то время спустя позвонил мне помощник Брежнева и среди прочего сказал: “Ну, посмотрим, как вы теперь будете показывать работу Генерального секретаря”. Мне бы промолчать, но я ответил: “Я буду делать все то, что соответствует решениям ЦК”. Эти слова, увы, тоже в тех конкретных условиях были истолкованы как проявление недостаточной лояльности... И всякая помеха, и даже просто действия, продиктованные здравым смыслом, даже молчание там, где требовалась звуковая здравица, воспринимались как крамола... Все это я до конца понял потом, в Канаде». (там же. с. 61–62).
Текст этот говорит сам за себя: ты стремился самому Брежневу помочь пошумнее восхвалять себя... И ничего тут доблестного нет и в помине. И обставлен ты был С.П.Трапезниковым и В.А.Голиковым именно потому, «что наверху знали о том, что ты тайно тяготел к шелепинской мафии... С надеждой на то, что он введет двухпартийность...
Но тут следует такой «простодушный» вопрос корреспондента к тебе «Было ли [твое] назначение [в Канаду] неожиданным?» Ответ тоже прелюбопытнейший: «Не совсем. Когда я сам (?!!) поставил вопрос об уходе из аппарата ЦК, мне тут же предложили должность ректора одного из московских пединститутов. Я отказался и попросился на преподавательскую работу. Теперь было отказано мне... Стало ясно, что надо уезжать (?). Тогда я заговорил о дипломатической работе в одной из англоязычных стран. Например, в Канаде. Решение состоялось в тот же день, а моего предшественника, улетавшего из отпуска в Канаду, вернули из аэропорта» (Там же. с. 62).
Ну как не покрасоваться на фоне менее значительной фигуры!..
Выпроваживали Александра Николаевича с директивной, но все же ведь значительностью. Только вот почему же посла — предшественника твоего так строго и грубо более в Канаду не пустили? У него что, там и личных вещей не осталось?
Дело тут, конечно, не в твоем самолюбовании, хотя и не тянешь ты на Меньшикова в Березове. Даже теперь. И никто из вас не тянет ныне на почетные для вас исторические прототипы. Дело совсем в другом.
Сначала же вот о чем. Ты слишком уж походя подверстал к рассказу о своем «брежневоборчестве» вопрос об оккупации в 1968 году Чехословакии. Удивительно, невысокое у тебя мнение о твоих терпеливых читателях. Ты упорно пытаешься делать вид, будто лично ты никакого отношения к оккупации этой страны так и не имел. Хотя в печати публиковались материалы, и в них сказано о твоей роли в подавлении демократии в Чехословакии. Ты же все равно включил в книгу свое интервью из «комсомолки» от 5 июня 1990 года без корректив. Для чего? Погарцевать на фоне преступления Брежнева и его окружения?