Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

В 1966 году, в сентябре, мне было предложено написать проект очередного постановления ЦК КПСС о состоянии дел в советском кинематографе. Естественно, критическое. С элементарными кадровыми выводами о том, что тогдашний председатель Государственного комитета кинематографии СССР А.В. Романов не справляется с обязанностями. На пост, занимаемый им, было предложено пойти мне. Неожиданно для меня, но все же как бы и естественно. Ведь перед тем, как я стал (в 1965 году) заместителем заведующего отделом культуры ЦК, я в течение трех лет был заместителем заведующего подотделом кинематографии. Заведовал тогда им тоже Романов. Он был и министром кинематографии. Короче, я, не откладывая, согласился пойти на Госкомитет кинематографии.

Однако тут же и пришлось от этого отказаться. Ибо мне, как автору разрабатываемого проекта постановления ЦК, поручалось обозначить тогдашнюю оппозицию, якобы действительно сознательно имеющую место в творчестве советских кинематографистов. И были названы имена их. Я ушам своим не поверил, услышав это.

В названном крамольном ряду оказались, ясное дело, наиболее талантливые.

И что же им вменялось в вину? У меня и сейчас кровь стынет в жилах при воспоминании об этом. Главная формула М.Суслова звучала так: «В советской кинематографии сложилась влиятельная группа режиссеров, осуществляющая идеологическую диверсию против партии...»

Не любопытно ли, что всего лишь за неделю до этого я одобрил и принял по самому высшему классу, несомненно, самый «крамольный» тогда фильм «Андрей Рублев»... Фильм этот был официально запрещен вскоре после моего ухода из аппарата ЦК... Об этом еще будет разговор в дальнейшем. Делаю заявку на творческую необходимость его. Важно, чтобы такой разговор состоялся. Образованные люди России должны знать о столь значительных феноменах духа.

Сейчас продолжу, в частности, и о моей личной судьбе.

Тогдашний ЦК, как ты знаешь, стал в то время уже не особенно обращать внимание на то, о чем человек действительно думает втайне, а много больше на то, какова его практика. Особенно в сфере духовной культуры. В чем и как он себя проявляет. Поэтому и не был неожиданным мой отказ от официально продиктованных тогда мне позиций. Впрочем, позже, в течение двух десятков лет, Ф.Ермаш действительно сделал их способом удушения творчества наиболее ярких личностей в советском кинематографе.

Получается, что я действительно сам отверг себя (в 1966 году) от назначения министром кинематографии СССР. Зато до этого (в 1963–1966 годах) мне удалось способствовать естественному расцвету отечественной кинематографии. Горд я этим на всю оставшуюся мою жизнь.

Суди, впрочем, сам. Незадолго до преждевременного ухода в мир иной величайший актер века, без всяких экивоков, Иннокентий Смоктуновский сказал с телеэкрана на весь земной шар, что он знал из тех, которые функционировали в ЦК КПСС, только одного порядочного человека, кто действительно занимался проблемами искусства смело и честно, то есть профессионально. И Смоктуновский назвал меня одного! Знал он, что я, не обращаясь к кому-либо за чужим авторитетом, решал проблемы сам. Без страха. Как надо.

Ведущий кинопанораму известнейший ныне режиссер Э.Рязанов, он же и режиссер-постановщик выдающегося фильма «Берегись автомобиля!», о злоключениях которого шла речь с телеэкрана, — Рязанов с готовностью присоединился к утверждению И.Смоктуновского и добавил, что фильм «Берегись автомобиля!» не был бы сделан и, ясное дело, на экраны вообще не вышел бы. Э.Рязанов, разумеется, помнит, что этот фильм уже и на стадии литературного сценария оказался непроходимым.

Сначала мне удалось помочь опубликовать его, и тогда дошло до того, что перестраховщики в аппарате ЦК и в Госкино стали придираться даже и к выбору актеров. Не безумие ли это — помешать сниматься И.Смоктуновскому, О.Ефремову, А.Папанову?

Моей причудливой судьбе было угодно участвовать и в судьбах многих других гениальных и просто талантливых произведений искусства Мастеров, попадавших в беду из-за своей безущербной честности и бескомпромиссности.

В начале марта 1963 года в Свердловском зале Кремля (помнишь ли?) состоялась очередная встреча руководителей партии и правительства «с представителями творческой интеллигенции». И на этой двухдневной взаимной встряске (да, именно взаимной) Н.С. Хрущев внезапно подверг безудержному разносу фильм Марлена Хуциева и Геннадия Шпаликова «Застава Ильича». Фильму были предъявлены сугубо политические даже и не требования, а именно обвинения. Я тоже тогда еще не во всем хорошо разобрался, а поэтому — по просьбе помощника Хрущева — высказал свое отношение к «Заставе Ильича». Там были и критические замечания, но отнюдь не в духе политических устрашений, а на уровне диалога представителей власти и искусства. Диалог этот, считаю, тогда именно и начинал быть желаемой нормой во взаимоотношениях художников и политиков страны.