Открытые письма «архитектору перестройки» А.Н. Яковлеву

Так начиналась деятельность моя на ниве кинематографии — с первых же дней 1963 года. До конца 1962 года (этого, надеюсь, ты не забыл?) мы оба с тобой функционировали в качестве инструкторов Агитпропа ЦК: ты — в секторе центральных газет, а аз, грешный, в секторе центральных журналов и издательств. И я убежден, что тогда, кроме Сталина и Берии, мы с тобой других виновников в тогдашних бедах России не видели. Забегая вперед, скажу: теперь-то ясно, что самый первый крупный шаг к судьбоносным переменам был сделан не кем-то другим, а Н.С. Хрущевым — в его в полном смысле исторически дерзком докладе о культе личности Сталина на XX съезде КПСС. Кажется, в этом пункте наши с тобой углы зрения и были близки в то время.

Вот с этого момента и стала обозначаться роковая альтернативность всей нашей тогдашней жизни. А до этого разница виделась лишь внутри номенклатуры: сволочь перед нами или хороший человек. Добро и зло «по жизни ходят действительно рядом». Более отчетливо эта дифференциация обнаружила себя, разумеется, много позже.

Не любопытно ли, что в самом начале моей деятельности в качестве аппаратчика ЦК КПСС я, как видим, сразу же и столкнулся с проблемой М.Хуциева и Г.Шпаликова — истинных великомучеников и великоподвижников, сдвинувших с места ледник сталинского образа мышления, сделавшего общество наше, в сущности, заложником «отца народов»? Ни более ни менее. Не столь и важно, понимали ли они это сами или нет. Искусство, как выяснилось, умеет постоять и за самого себя — тем, что оно (если талантливо) не бывает реакционным, а прогрессивным является непременно. Поскольку — правдиво! Одной кратчайшей фразой выразил эту истину Василий Макарович Шукшин, сказав: нравственность — это правда, правда — это нравственность. В этом и самая суть художественно-образного мышления. Лживая идея непременно умирает, если отображающее ее искусство правдиво, ибо оно общечеловечно, а не классово и не партийно. Исследованию этого и посвящены мои опубликованные монографии «Политика и литература» (32 уч.-изд. л.), «Общечеловеческое в литературе» (39 уч.-изд. л.) и трактат в лицах «Еще раз о партийности художественной литературы» (19 уч.-изд. л.).

Трактат в лицах вышел двумя изданиями и оба раза исчез с прилавков тут же. Впрочем, как и другие мои книги.

Прежде, однако, необходимо обозначить то, о чем подробная речь в последующих моих письмах к тебе.

Итак, в сущности, арестованный фильм «Застава Ильича» («Мне — двадцать лет») был спасен прежде всего самими его авторами. Но помощь этому со стороны инстанций была тут очень нужна.

Не могу не обратить твое внимание на такой важный момент для понимания лично моего настроения. Между прочим, тут есть и особая символика. Символика эта в непростом совпадении: начинал я свою результативную деятельность в кинематографе с опасного тогда участия в спасении фильма Марлена Хуциева и Геннадия Шпаликова «Застава Ильича», ныне признанного мировой классикой, а закончил тем, что отдал максимум усилий тому, чтобы был создан эпохальный фильм Андрея Тарковского «Андрей Рублев» (соавтор сценария Андрон Кончаловский). Четыре года я ложился спать с реальным ощущением опасности: вот-вот что-то (то, или это, или нечто пока неведомое) вполне может прервать продвижение необыкновенного феномена... Феномена такого, который, если его сохранить, перекроит наше нынешнее художественное (и нехудожественное) сознание. Перекроит его прежде всего тем, что после этого старый кинематограф, в сущности, становится на прикол. К тому же Андрей Тарковский в те дни уже слышал за своей спиной частое и чистое дыхание тех, кто, как и он, осознанно творил не партийные и не классовые реальности искусства, а общенациональные.

Это и есть высший демократизм самого искусства. Демократично искусство, которое не лжет.

Некогда я переживал по поводу того, что меня полностью обошли официальные награды мирного времени. Теперь же я горд тем, что, возможно, единственный в среде ветеранов, не имеющий никаких государственных наград. И мне дороже этих знаков внимания начальства моего (редко когда умного и почти всегда подлого), да, да, дороже мне то, что, к примеру, Андрей Тарковский не раз заявлял, что, если бы не автор этих строк, фильм «Андрей Рублев» не был бы и создан. Стало быть, и он, Андрей Тарковский, оказался бы, в сущности, не востребованным в том именно масштабе, какой ему четко определен ныне всемирной славой. Предопределение это связано прежде всего с тем, что великий фильм был им создан, несмотря на попытки перекрыть Андрею Тарковскому шланги питания его тогдашней творческой жизни.

Так-то, бывший мой коллега и, как тогда казалось, мой единомышленник Александр Николаевич Яковлев! Ясно, что в дальнейшем — на фоне того, о чем здесь сейчас пишу, — вырисуется вполне ясно и твоя роль. Особенно на фоне того бессилия, какое ты олицетворял собою в ходе почти целого десятилетия, выдвигая на горизонты «перестройки» один вертлявый блеф за другим.