Открытый счет

Наверно, русские не заметили самолёты, потому что дали им приземлиться, и только когда из открывшихся широких дверей, прыгая без трапов, на землю начали вываливаться люди в чёрных морских шинелях — над Темпельгофом разорвалось несколько бризантных снарядов. Потом ударили дальнобойные пушки, кромсая асфальтовое зеркало, воздух над лётным полем заволокло сизым дымом, и сквозь этот дым и гарь тёмные фигурки, низко согнувшись, поспешно перебегали к зданию аэровокзала.

— Проскочили, молодцы! — воскликнул Мунд. — Мы направимся с ними в Рейхсканцелярию, слышишь, Эйлер. Ты не отставай от меня, я пойду в голове колонны.

— Слушаюсь, — сказал Эйлер.

Он подошёл к прибывшим. Это были молодые моряки, в большинстве своём ещё юноши лет шестнадцати — восемнадцати с крепкими, спортивными фигурами, с раскрасневшимися после бега и пережитого волнения лицами. Три роты курсантов морской пехоты в городе Росток по приказу гроссадмирала Деница прибыли в Берлин. Мунд сказал, что из них будет сформирован особый батальон СС и моряков примет сам Гитлер.

Всю эту последнюю неделю, попав в Берлин, Эйлер жил со странным, неослабевающим чувством удивления от того, как переменилась его судьба. Он был ошеломлён той цепочкой событий, которая начала свиваться ещё на Одере, где он валялся целый месяц в траншеях и где, не совладав с собою, он прокричал на ухо гросс-адмиралу Деницу: „Не надо открывать огонь, там дети!“

Дениц уехал в Берлин, а его, Эйлера, на следующий день убрали с передовой, как солдата, чьё моральное состояние не внушало доверия. Его перевели в город Шведт и зачислили рядовым в артиллерийскую прислугу при зенитной батарее, стоявшей на площади у ратуши.

Но нет худа без добра, и в городе всё же лучше, чем в траншее. Правда, и здесь большей частью Эйлер спал прямо в окопе, отрытом около орудий, но всё же иногда и в доме, а если не дежурил, то при бомбёжке мог спуститься в убежище под ратушей.

Там-то его однажды и заприметил Мунд, подошёл, напомнил о гроссадмирале и при этом смотрел испытующе, сверля Эйлера буравчиками тёмных и сухих зрачков. Наверно, ждал, что Эйлер смутится при одном воспоминании о своей слабости, но Эйлер выдержал этот безмолвный натиск с равнодушием опустошённой и истерзанной страданиями души.

Понравилось это Мунду или нет, Эйлеру было безразлично. Он вяло отвечал на вопросы штурмбанфюрера. Да, был до войны электромонтёром и после её начала долгое время имел броню, потому что компания изготовляла оборудование к какому-то секретному оружию. Но в начале сорок четвёртого его разбронировали и отправили в армию. Всегда увлекался только электротехникой, от политики старался держаться подальше…

— Подальше от политики — это ошибка! — резко прервал его Мунд. — Хуже того, это глупость! Политика — воздух, которым дышит великая нация. Скажи, пожалуйста, ты знаешь у нас такое местечко, где бы не звучала политика?

— Наверно, нет, — подумав, ответил Эйлер.

Конечно, он знал не так уж много: завод, армию, в других кругах он не вращался, но в словах этого штурмбанфюрера чувствовалась уверенность, что так оно и есть.

— Фюрер говорит: „Кто не со мной, тот против меня“. И я тебя спрашиваю, Эйлер, ты с кем?

Вопрос был поставлен так резко, что исключал какие-либо варианты ответа, кроме одного. Да и этого Мунд не стал дожидаться, показал Эйлеру спину, отойдя к столу в центре бомбоубежища, откуда и начал свою речь.

Он говорил о близкой победе. Страсть, с которой Мунд произносил свои заклинания, и вызванное ею воодушевление юнцов из фольксштурма, а главное, страх Эйлера за свою семью заставляли его вместе с другими кричать в подвале: „Хайль!“

Прошла неделя. Командир батареи сказал, чтобы Эйлер явился в ратушу к штурмбанфюреру.

Эйлер спокойно направился к ратуше, ни на что хорошее не надеясь, ничего плохого не страшась. Но оказалось всё же, что штурмбанфюрер удивил Эйлера.

— Я просмотрел твоё личное дело, — сказал Мунд, — биография сравнительно чистая, ты неплохой немец.

Эйлер молча ждал, что же штурмбанфюрер скажет дальше.

— У тебя в Берлине живёт тётка, у неё продуктовый магазин. Её зовут Эльза Тоска. Странно, не немецкая фамилия. Отчего это?

— По мужу. У мужа была итальянская кровь. Двадцать пять процентов.

— Ага, двадцать пять процентов, — повторил Мунд, — процент не очень большой.

— Она раньше жила в Мюнхене, а перед самой войной купила часть дома в Берлине, вблизи Силезского вокзала, магазин небольшой — овощи, фрукты, — оживившись, рассказывал Эйлер, которому приятно было вспомнить о тётке, толстой, доброй женщине, потерявшей мужа ещё в первую мировую войну. Эйлер мальчиком частенько гостил у неё.

— Магазин сохранился, не разбомбили?

— Ещё месяц назад она писала мне, что дом невредим. Но сейчас, — Эйлер развёл руками, — и русские и американцы бомбят Берлин каждую ночь. Тётка писала, целые кварталы истолкли в каменную муку. Они не вылезают из бомбоубежища…