Открытый счет

Когда Будгдорф в приёмной, приветствуя обычным „хайль“ и вытянутой вперёд рукой, впустил гроссадмирала в кабинет Гитлера, Дениц увидел здесь за длинным столом у бетонной стены Мартина Бормана, начальника штаба ОКБ генерала Кребса и личную секретаршу Гитлера фрау Винтёр.

Угрюмый, с высокими скулами и большим покатым лбом — Борман; блондин с холёным, тонкогубым лицом, сохранивший ещё военную выправку и даже изящество, — Кребс и худощавая фрау Винтёр с лицом богородицы и неестественно блестящими глазами на бледном лице — все они смотрели на шагавшего по ковровой дорожке Гитлера. Он же, по обыкновению не глядя на собеседников, а куда-то поверх их голов, говорил так же, как он и говорил обычно на митингах, модулируя голосом, то тихо, то громко, даже яростно, исступлённо, а затем опять тихо, каким-то свистящим шёпотом.

Дениц остановился в дверях, не рискуя прервать фюрера и ожидая, пока тот сам его заметит. Гитлер заканчивал длинную фразу.

— …мои ученики ещё не успели достичь полной зрелости. Мне, по существу, были бы нужны ещё двадцать лет, чтобы сделать зрелой эту новую элиту, элиту юности, погружённую с самого раннего детства в философию национал-социализма. Трагедией для нас, немцев, является то, что нам всегда не хватало времени. Обстоятельства всегда складывались так, что мы вынуждены были спешить. И если у нас сейчас нет времени, то это объясняется главным образом тем, что у нас не хватает пространства. Русские с их огромными просторами могут позволить себе роскошь отказаться от спешки…

Дойдя до русских, Гитлер остановился, но не затем, чтобы повернуться к Деницу, а с тем, чтобы сделать замечание фрау Винтёр.

— Не стенографируйте этого, пусть только делает пометки Борман.

— Слушаюсь, мой фюрер, — торопливо ответила она и спрятала блокнот.

Дениц понял, что он попал на так называемую „застольную беседу“ фюрера, которые он, начиная с сорок первого года, время от времени проводил в своём кабинете, главным образом по ночам. „Беседа“ заключалась в том, что говорил один Гитлер. О себе, о своих планах и взглядах на будущее.

После того как дела на фронте изменились к худшему, право делать записи во время бесед принадлежало одному Борману. Он, видимо, и хранил у себя все эти материалы.

Сейчас Борман что-то шепнул фрау Винтёр, и она вышла из кабинета. Значит, то, о чём Гитлер хотел говорить с Деницем, не предназначалось для ушей даже фанатически преданной фюреру секретарши.

— Здравствуйте, Дениц, садитесь, — наконец-то сказал Гитлер и протянул руку, почти не сжимая при этом пальцы.

Дениц привык к этому вялому рукопожатию холодной руки фюрера и сам ответил лёгким прикосновением к ладони Гитлера.

— Мы сейчас говорим о германской политике будущего, — продолжал между тем Гитлер, — и я бы хотел, Дениц, услышать ваше мнение относительно некоторых моих мыслей. Я думаю, что вас не удивит это приглашение, вы ведь присутствовали на наших застольных беседах и раньше.

— Да, конечно, мой фюрер, — ответил Дениц, — благодарю вас за доверие. Но не кажется ли вам, — он слегка замялся, — что сейчас как будто бы не время думать о будущем, положение на фронтах настолько серьёзно…

Никогда раньше Дениц не позволил бы себе в такой резкой форме возразить Гитлеру. Однако сильнее всех опасений была угроза русского наступления на Одере! Донесения и материалы, которые он привёз, могли бы оправдать сейчас любую степень его невежливой тревоги, если бы фюрер согласился внимательно выслушать…

— Оставьте вашу папку в покое, — прервал его Гитлер. — Оставим на время военные дела, Дениц. Кстати, другого времени подумать о будущем у нас может и не быть. У меня во всяком случае, — грустно закончил он.

И Борман, на которого в недоумении Дениц перевёл взгляд, кивком подтвердил то, что эта фраза фюрера не оговорка, что за ней какой-то глубокий и тайный смысл. Одновременно недовольство сверкнуло и погасло в его цепких колючих глазах.

Дениц понял, что попал не в тон, и насторожился.

— Я весь внимание, мой фюрер, — сказал он.

— Дениц, не исключено, что именно вам придётся сыграть некоторую роль в том самом будущем, к которому вы сейчас отнеслись с легкомысленным пренебрежением.

Намёк был туманен, однако в нём пробивалась надежда на то, что Гитлер решил приблизить его, Деница, к себе.

И Дениц вспомнил, как ещё в феврале во время такой же застольной беседы Гитлер разглагольствовал о том, что судьба ему выделила слишком мало времени для его великих дел. Между прочим, он сказал: „В то время как другие имеют в своём распоряжении вечность, у меня немногие, жалкие годы. Другие знают, что их сменят те, кто продолжит там, где они кончили, точно вспахивая борозду в том же направлении и тем же плугом. Я теперь дожил до такого времени, когда задумываюсь над тем, найдётся ли в моём ближайшем окружении человек, избранный судьбой, чтобы поднять и понести дальше факел, когда он выпадет из моих рук“.

Дениц слишком хорошо знал фюрера, чтобы расценить это заявление как призыв к поискам себе преемников. Скорее это было обычное для фюрера провозглашение своей незаменимости и исключительности.