Открытый урок (сборник)

— Можно-то можно, да лучше не надо, — уклончиво ответил кот. — Зелененький съешь — рыбой станешь, это ванну сперва налить надо. Наплещем, надрязгаем, потом убирайся. Да и сырости я не люблю.

— Ну, а если красный?

— Жеребцом станешь, а места здесь мало. Мебель всю перекрушишь, пол провалится, чего доброго. Что соседи снизу будут говорить? За это и из белокаменной нас с тобой выселить могут… на сто первый километр.

Поразмыслив, хозяин вынужден был с гостем согласиться.

— А шапка-невидимка у тебя есть? — спросил он. — А скатерть-самобранка? А ковер-самолет?

— Ай, похерили, — сокрушенно сказал кот и, задрав заднюю ногу, почесал у себя за ухом. — Одну только скатерть вернули, да и то в таком виде, что стыдно глядеть.

— Покажи! — загорелся Николай Николаевич.

— А вот она сверху лежит.

Скатерть оказалась той самой застиранной серой тряпицей с бахромой по краям — Вот какая грубая, — расстроенно сказал кот. — А раньше была: в кучку сжал, в сумку склал — и пошел себе дале.

Николай Николаевич расстелил скатерть на письменном столе, прижмурясь, представил себе бутербродики с креветками, с лимоном и с цветочками из холодного масла…

Под скатертью зашевелилось, проступило круглое. Поднял — кислый запах щей, дешевая фаянсовая тарелка.

— Вот, полюбуйся, — фыркнул кот, перепрыгнув с дивана на стол, — щи укладны да сухари булатны. Испортили вещь…

17

В полночь, когда у хозяина воспалились глаза, а кот стал жмуриться и тереть лапой нос, инвентаризацию пришлось упростить. Николай Николаевич вынужден был отказаться от намерения ощупать и опробовать каждую вещь: просто доставал из сундучка и со слов своего постояльца регистрировал.

Скромный по размерам сундучок оказался очень вместительным.

Самой крупной вещью в нем был кувшинец о двенадцати рылец с живой и мертвой водой: высотою с полметра, похожий на окаменевшее морское диво. Два рыльца были отбиты, и ручка треснута, но зеленая сургучная печать сохранилась, а в этой печати, как сказал Степан Васильевич, и состоял весь секрет.

Мертвая вода отдавала сероводородом, и Николай Николаевич ее только понюхал, пить не стал. Живую воду — попробовал. Ну, что тут скажешь? Горилка — она горилка и есть.

— Так-так-так, — лежа на диване и водя головой от стола к сундучку и обратно, бормотал Стёпа. — Серебряное блюдо — в наличии, золотое яичко — придадено… Вынимай осторожненько. Не разбей гляди, беда будет. Большая беда. Землетрясение там или война… Сколько их переколотили, этих яиц, — ни разу добром не кончалось. Пялечко с иголочкой, кукла-советчица — это женские вещи, нам неинтересные. Платочек желтенький… забыл для чего. Право слово, забыл. Ты, брат, не тряси его, а то вытрясешь трех мужиков и будешь их всю жизнь кормить да поить. Топорик? Это не наш топорик, чужой приблудился, отставь-ка его в сторону. У нас топоров быть не бывало… Сабля — дело другое, только она не действует. Ржа изъела… Дальше дудочка, войско вызывать…

— Эта, что ли? — не поверил Николай Николаевич.

Он поднес деревянную свистульку к губам.

— Я те свистну! — рассердился кот. — Ишь, просужий какой! Войско ему понадобилось… Ложи в кучу, тебе говорят!

Стёпа долго еще брюзжал и успокоился лишь тогда, когда злополучная дудочка скрылась под грудой другого инвентаря.

— Погоди-ка, а это что такое? Вроде похоже… Нет, не то: это огненный палец, стены прожигать, нам без надобности… Графинчик-самоподавчик, сумочка-самотрясочка, ну-ка выверни ее наничку… Обозначим: неисправна. Ах, посыпалось? Пиши: сыплется, а что — неизвестно. Так, а это у нас флакончик с летучей водой… Не нюхай, вес потеряешь. Будешь под потолком летать, и со службы тебя уж точно выключат. Что еще?

— Зеркальце карманное прямоугольное одинарное, — сообщил Николай Николаевич. — С отбитым уголком.

— Это тебе не надо, — буркнул кот. — Совсем бесполезная вещь.

— Почем ты знаешь? — возразил Николай Николаевич, — Может, как раз это мне и надо.

— А я говорю, не надо, — сказал кот. — Занеси в реестрик и положи в кучку.

— Под каким названием?

— Там на обороте указано. Так и пиши.

На тыльной стороне зеркальца старинными буквами было написано: «Себя зерцало».

— Посмотреться можно? — спросил Николай Николаевич, внеся в реестрик соответствующую запись.

— Прямо как баба! — проворчал Степан Васильевич. — Ладно, смотрись.

Николай Николаевич с любопытством взглянул — и увидел собственное отражение.

Отражение, впрочем, было какое-то не такое, диковато искривленное. Вдобавок по нему бежали телевизионные помехи, похожие на витые электрические провода.

— Ну, налюбовался? — нетерпеливо спросил кот. — Я ж говорю: бесполезная вещь. Волосы в ушах выщипывать… Положи и действуй дальше.

— Да там нету больше ничего, — сказал Николай Николаевич. — Пусто.

— Как то есть «пусто»? — не поверил кот. — Быть того не может. Пошарь как следует.

— Пусто, я говорю.

— Вот народ, — проговорил Стёпа. — Ничего нельзя доверить. Неужели слямзили?

Он соскочил с дивана и, став на задние лапы, заглянул в сундук.

— Ну, как же пусто? Вон блестит. Ишь ты, дрянь, в уголок закатилась. Вынимай.