Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям

Богатый, но скупой Василий Иванович Якунчиков пил только яблочный квас, а вино лишь тогда, когда его угощали. Раз только, по случаю какого-то радостного события в семье, Василий Иванович разошелся и спросил бутылку “Донского”, которым стал угощать своих знакомых. При этом мой отец иронически заметил Василию Ивановичу, что “мы не казаки, и по случаю такой семейной радости следовало бы выпить настоящего шампанского”.

Анатолий Васильевич Каншин, с черной шелковой повязкой на одном глазу, известный любитель цыган, носивший прозвище Цыганского Каншина, со своим приятелем Николаем Николаевичем Дмитриевым пили исключительно дорогие вина. Дмитриев с пренебрежением относился к членам клуба, которые играли в карты по небольшой ставке. “Перехватить с них какую-нибудь сотню рублей, - говаривал он, - не стоит и мараться”. Когда Дмитриев проходил мимо хора девиц, певших иногда в клубе, то всегда с презрением показывал им язык».

Московские генерал-губернаторы также удостаивали своим вниманием Английский клуб. Очень уважали здесь Дмитрия Владимировича Голицына, избрав его почетным старшиной в марте 1833 года. Не раз в клубе устраивались званые обеды в честь градоначальника. А в 1830 году Голицын запретил играть в клубе в азартную карточную игру - экартэ. Члены клуба зашумели («Шумим, братец, шумим!»), а Пушкин написал об этом так: «Английский Клуб решает, что князь Дмитрий Голицын был неправ, запретив ордонансом экартэ. И среди этих-то орангутангов я принужден жить в самое интересное время нашего века!»

Московский генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков тоже посещал Английский клуб, где играл на бильярде с маркером или слушал русский хор А. З. Ивановой.

Художник Константин Коровин однажды встретил в клубе сына А. С. Пушкина: «Москва, зима... Много раз, после работ, я заходил на Тверскую в Английский клуб обедать...

Каменная ограда и ворота с забавными по форме львами, которые отметил Пушкин. Большой мощеный двор и прекрасное, старинное здание. Потолки в залах Английского клуба были украшены прекрасными плафонами французских художников. Они были темные, теплого цвета, глубокие и прекрасные по тону. Лакеи, старые люди, одетые в ливреи времен Александра I, дополняли характер эпохи.

Народу за обедом в Английском клубе бывало мало. Однажды, заехав в клуб, я никого не встретил. В большой столовой, за большим столом, мне поставили один прибор. Когда я сел за стол, вошел пожилой генерал, высокого роста, лет семидесяти, с лицом восточного типа. Мы поздоровались. В Английском клубе, по обычаю, все члены должны были быть знакомы, но я не знал, кто этот генерал. Наклонив голову, он ел суп. Я заметил, что когда его большие глаза смотрели в тарелку - белки их отливали синевой. Я подумал: если бы на него надеть чалму, он был бы похож на дервиша.

- Как я люблю Английский клуб, ваше превосходительство, - сказал я. - Здесь ощущаешь историю. Все дышит прошедшим: сколько впечатлений, волнений, разговоров, дум прошло здесь. Что-то родное чувствуешь в этих стенах. Я слышу здесь шаги Александра Сергеевича Пушкина.

Генерал почему-то пристально посмотрел мне в глаза и сказал:

- Да, отец мой очень любил этот клуб.

Я удивился и спросил:

- Как, отец ваш?

- Да, я Пушкин. Поэт Александр Сергеевич был мой отец. Я - Александр, значит, Александрович.

Я встрепенулся и как-то нескладно сказал:

- Как, неужели? Как я рад.

- Я живу больше в Петербурге, - сказал генерал, - но люблю этот клуб. Тут тихо. Москву я люблю тоже. В Москве у вас мороз крепкий, зима настоящая. Отец мой тоже любил Москву, зиму любил. У вас в Москве еще в домах лежанки топятся. Кот у меня тут, приятель, мурлыкает. В окно сад виден в инее».

К началу XX века клуб совершенно отрекся от тех принципов, на которых создавался при Екатерине II, об этом читаем у Гиляровского: «После революции 1905 года, когда во всех клубах стали свободно играть во все азартные игры, опять дела клуба ослабли; пришлось изобретать способы добычи средств. Избрали для этой цели особую комиссию. Избранники додумались использовать пустой двор возведением на нем по линии Тверской вместо стильной решетки и ворот с историческими львами ряда торговых помещений.

Несколько членов этой комиссии возмутились нарушением красоты дворца и падением традиций. Подали особое мнение, в котором, между прочим, было сказано, что “клубу не подобает пускаться в рискованные предприятия, совсем не подходящие к его традициям”, и закончили предложением “не застраивать фасада дома, дабы не очутиться на задворках торговых помещений”.

Пересилило большинство новых членов, и прекрасный фасад Английского клуба, исторический дом поэта Хераскова, дворец Разумовских, очутился на задворках торговых помещений, а львы были брошены в подвал.

Дела клуба становились все хуже и хуже... и публика другая, и субботние обеды - парадных уже не стало - скучнее и малолюднее. Обеды накрывались на десять - пятнадцать человек. Последний парадный обед, которым блеснул клуб, был в 1913 году в 300-летие дома Романовых».