Открывая новые страницы...

Альтернативное развитие мировых событий было бы реальным только в случае, если тогдашние руководители «западных демократий» с самого начала переговоров с СССР решительно повели бы дело к заключению военно-политического союза с ним. Предложение СССР на этот счет от 17 апреля 1939 года было весьма сбалансированным и действительно открывало возможность иного хода мировой истории. Между тем как раз желания заключать такой союз на Западе не было. Это широко известно сейчас из преданных гласности французских и особенно английских архивных документов, из мемуаров участников событий. Как уже отмечалось, это было известно тогда и советскому руководству. Рассчитывать, что СССР будет ставить на карту свою безопасность, не заручившись конкретными, именно союзническими, обязательствами со стороны Англии и Франции, было непростительной близорукостью. Ответственность за то, что альтернатива войне не стала летом 1939 года реальностью, лежит на политиках Запада, принимавших решения, руководствуясь не широко понятыми интересами своих народов, народов Европы в целом, а узкоклассовой неприязнью к «красной России» и ее тогдашнему правительству. Даже если на эти решения повлияло ослабление СССР в результате массовых репрессий, особенно против кадров высшего военного командования, ответственность за роковые для судеб мира и истории решения лежит на тех же западных лидерах.

Срыв переговоров в Москве означал, что последняя возможность остановить общими усилиями готовившееся нашествие вермахта на Польшу, а следовательно, и войну в Европе была утрачена.

Уроки московских переговоров имеют непреходящее значение. Они показывают, что соглашения такого рода возможны только при условии глубокого понимания реальностей международной обстановки, учета законных интересов каждой из сторон, стремления к договоренности и готовности к взаимным компромиссам в интересах общей безопасности. У Англии и, несмотря на определенные колебания, у Франции деловой подход к переговорам отсутствовал.

ІІІ

Принципиальное решение о дальнейшем курсе своей политики Советскому правительству пришлось принимать еще до формального завершения переговоров с Англией и Францией. Полученное от Гитлера уведомление, что военный конфликт с Польшей неминуем, вынуждало анализировать последствия ее вполне вероятного поражения в таком конфликте: Германия захватила бы всю польскую территорию, включая входившие в состав Польши украинские и белорусские земли; фашистские армии вышли бы к жизненным центрам СССР.

Наша страна вынуждена была бы в одиночку вступить в противоборство с фашизмом. Возможно при этом, что советское руководство во главе со Сталиным испытывало опасения, как бы в такой ситуации симпатии мюнхенских умиротворителей вообще не оказались на стороне гитлеровцев. Нельзя было не учитывать тот факт, что с мая 1939 г. советским и монгольским войскам пришлось вести упорные бои с японскими интервентами на реке Халхин-Гол. Возраставшая агрессивность Японии вполне реально обозначила перспективу войны на два фронта. Советское правительство не могло допустить повторения ситуации 1918–1922 гг., когда страна вынуждена была противостоять интервенции сразу всех основных держав мира.

Сложившаяся обстановка была более чем критической. Речь шла по существу о самом выживании Советского государства. В сложившихся экстраординарных исторических обстоятельствах оставался один выход: попытаться упредить события и пойти на компромисс с Гитлером. В этом случае открывалась перспектива, во-первых, отсрочить хотя бы на какое-то время прямое столкновение с фашистской Германией. Такая отсрочка была крайне необходима прежде всего в целях модернизации вооружений и вооруженных сил, разработки и осуществления широкой программы подготовки экономики к войне и, наконец, в целях заполнения пробитых репрессиями «брешей» в высшем звене военного командования. Во-вторых, открывалась возможность вбить клин в германо-японский альянс.

Направляя 20 августа послание И. В. Сталину с предложением подписать договор о ненападении, Гитлер предупреждал, что в противном случае СССР может оказаться вовлеченным в «польско-германский кризис». Предложения об улучшении советско-германских отношений делались германскими представителями и прежде, однако вызывали с советской стороны в лучшем случае уклончивый ответ. 30 мая, уже после замены М. М. Литвинова на посту наркома иностранных дел В. М. Молотовым, один из ведущих чиновников гитлеровского МИД констатировал в докладе руководству, что Германия «вносит инициативные предложения», но сталкивается с «недоверием» русских; в конце июня посол Шуленбург снова фиксирует «бросающееся в глаза недоверие» с советской стороны; 4 августа тот же Шуленбург доносит в Берлин, что СССР «преисполнен решимости договориться с Англией и Францией». И лишь теперь, 19–20 августа, когда стало окончательно ясно, что этим странам эффективный и равноправный договор с СССР просто не нужен, пришлось делать вывод, что соглашение с Германией — единственный для нас выход.