Открывающий двери

– Вы рехнулись, милейший, – голос его звучал хрипло и походил скорее на карканье, чем на речь. – Больше ничего нет…

– Но почему? – обиженно воскликнул Ромиль. – Ведь это было так… так невероятно! Как вы могли остановиться?

Кто-то тронул его за плечо. Молодой человек резко обернулся. Подле стола стоял доктор Вейнберг.

– Мистер Максименко, не стоит мешать пану Ремишу завтракать. Да и другим гостям тоже… Они могут подумать, что вы ссоритесь, и это испортит им настроение на целый день.

– Нет, мы не ссоримся, – отмахнулся Ромиль. – Я просто хотел…

– Завтрак! – решительно прервал его врач. – Давайте я составлю вам компанию. По крайней мере на кофе. – И, подхватив молодого человека под руку, повлек его прочь от пана Ремиша, на лице которого читалось нескрываемое облегчение.

Теперь роли переменились: цыган преследовал старика, который всячески от него прятался и пытался избежать разговора. Конечно, Ромиль – с помощью вооруженного биноклем Мито – выследил пана Ремиша довольно быстро и возник на его пути, когда тот пробирался в бальнеологический корпус.

– Я не желаю об этом разговаривать! – взвизгнул старик, прежде чем Ромиль вообще успел открыть рот. – Слышите, не желаю!

Ромиль удивился, но он не был глуп и, вспомнив замечание доктора о «душевном расположении», решил не форсировать события. Поэтому он просто прижал руку к сердцу и торопливо сказал:

– Я только хотел высказать свое восхищение… и попросить вас, если вы еще не передумали, быть моим учителем.

Старик смотрел на него молча. За последние два дня он как-то съежился, ссутулился, чуть дальше вниз оттянулись уголки рта, глаза беспокойно метались, словно он пытался смотреть во все стороны одновременно. Сейчас он боролся, боролся с искушением. И проиграл.

– Хорошо, – сказал пан Ремиш. – Я буду вас учить. Только пообещайте, что мы не станем говорить о прошлом, и вы не будете ничего спрашивать.

– Обещаю, – торжественно заявил Ромиль, мысленно пожав плечами.

– Ну, тогда… что ж, приходите в мастерскую для лепки после обеда. Там есть хороший свет и окна.

9

Так началось ученичество. Труднее всего приходилось пану Ремишу. Старик быстро уставал, а Ромиль готов был сутками стоять за мольбертом. Учитель хвалил его, а через минуту впадал в ярость, не понимая, как можно не знать таких простых вещей.

– Смотрите, здесь мог бы получиться эффект сфумато, как на полотнах итальянцев. Что вы на меня смотрите как баран, милейший? Сфумато – это дымка между зрителем и изображенным предметом, которая смягчает цветовые контрасты и линии. Ее создал великий Леонардо и итальянские художники Возрождения, ну же, вспоминайте!

– Возрождения после чего?

– Что значит после чего? – пан Ремиш растерялся. – Вы что же… вы вообще историю в школе учили?

– Ну да, – цыган равнодушно пожимал плечами. – Но при чем здесь история?

– История, молодой человек, основа всего! Нет народа, если нет истории. Память – величайшее сокровище рода человеческого.

– Ну не скажите, – лицо Ромиля исказилось, зубы ощерились в хищном оскале; как дорого он дал бы за то, чтобы забыть и чтобы его соплеменники забыли. Так ведь нет!

Старик испуганно взглянул на своего ученика. Потом оглянулся через плечо и шепотом спросил:

– Как оно вас достало?

– Что оно? – хмуро отозвался Ромиль. Вот черт, мгновенно заныла рука, и он неловко принялся ее растирать.

– Вы… кем вы были там, до приезда сюда?

– Сыном цыганского барона. Я должен был наследовать ему….

– И что случилось?

– Драка случилась. Покалеченный, я никому не нужен.

Старик взглянул на него с сомнением, пожевал бесцветными губами. Перевел взгляд на работу, которую за ночь набросал Ромиль и которую пан Ремиш раскритиковал с большим удовольствием в самом начале урока. На листе картона вздымались горы. Тени были нарисованы неверно… и свет тоже, и от этого совершенно неясно – утро это или вечер; то есть утренний или вечерний сумрак окутывает подножия гор и заливает долины… Только самые пики хоть немного освободились от мглы, которая плещется внизу. И почему-то неприятно смотреть на эту тьму, словно там прячется кто-то и, затаившись, ждет…

Художник с сомнением покачал головой, потом тяжело поднялся.

– Исправьте этот этюд, – он протянул Ромилю вчерашний набросок головы Мито. – А я принесу вам альбом, у меня есть в комнате… И расскажу о художниках Возрождения.

Ромиль слушал рассказы и лекции старика как ребенок слушает сказки: с интересом, но не придавая им большого значения. Куда прилежней разглядывал он альбомы и третировал художника, чтобы тот объяснил, как добиться того или иного эффекта. В этом он был хорош, улавливал все на лету, перенимал, до чего-то доходил сам.