Открывающий двери

– Ашрайа – демон. – И Ромиль поведал старику свою историю, подивившись тому, как далеко осталось все случившееся в России, и как нелепо и неправдоподобно звучит его рассказ в этой комнате, где на стене висит плазменная панель телевизора, а за окном Мито помогает фермеру разгружать бидоны с молоком, и весело перекликаются постояльцы, собираясь на конную прогулку.

– То есть получается, что этот ваш демон может подтолкнуть человека к чему-то важному? Направить его? – удивленно протянул пан Валдис. – Это напоминает мне теорию одного профессора из Америки. Он считается крупнейшим специалистом по демонам и прочим сущностям… Я читал его книгу. Он утверждает, что демон может даже помочь человеку, если найти к нему правильный подход.

– Век бы не видать такой помощи! – Ромиль скрипнул зубами и потер занывшую руку. – Все старики говорят, что аштрайе плевать на людей. У него свои заботы.

– Вот-вот, свои заботы! А в чем они состоят? Возможно, он один из воплощений, так сказать, действующих агентов мироздания… – забормотал старик. – В принципе то, что вы рассказали, лишь подтверждает мою теорию. Впрочем, нет, я не могу приписывать себе чужую славу, это не моя теория. Был, знаете ли, такой человек – Вечеровский[1]… – пан Ремиш вопросительно взглянул на своего собеседника, но цыган лишь передернул плечами и старик, вздохнув, продолжал: – Так вот именно ему принадлежит понятие «гомеостатического мироздания». И, возможно, ваш талант, ваша сила как художника была востребована демоном, чтобы, так сказать, склонить некую чашу весов. И тогда этот ваш демон – действительно агент, своего рода вектор, хотя, возможно, и пассивный…

Ромилю стало скучно. Ему не хотелось говорить о демонах. Хотелось пойти на двор и поболтать с Мито, что-то он последнее время где-то пропадает, совсем от рук отбился… и если взять альпеншток, то можно уйти в горы, на плато, там уже сошел лед и не опасно… Да и сестричка новенькая так мило ему вчера улыбалась, хорошо бы узнать, как ее зовут.

Он поднялся и, обронив «до свидания», пошел к двери. Старик испуганно замолчал; ему казалось, что он говорит с собеседником, а оказалось – опять сам с собой.

Бесцеремонность и равнодушие ученика уязвили его и, когда за молодым человеком захлопнулась дверь, старик осторожно выбрался из кресла и побрел в мастерскую.

– Ничего, ничего, – бормотал он. – Я еще жив. Маричка уже взрослая, и я очень далеко от них… Я тебе, молокосос, покажу, что значит пан Ремиш…

Добравшись до мастерской, художник осознал, что сил у него осталось меньше, чем он предполагал. Некоторое время он просто сидел на стуле подле двери, восстанавливая дыхание и давая отдых ногам. Однако, встав перед холстом, загрунтованным и готовым к работе, он взял в руки кисть и позабыл про усталость. Пан Ремиш понял, что ничего не забыл. Его последняя картина стояла перед глазами, вся, от первой разметки до последнего мазка кистью. Последняя картина это всегда та, которая еще не написана, которую ты видишь только мысленным взором и носишь в себе как мать дитя, прислушиваясь к переменам и желая, чтобы они были во благо.

Пан Ремиш счастливо вздохнул и принялся за работу.

* * *

Ромиль и Мито поднимались в гору. Ромиль шел молча, думая о своем и все еще пытаясь вплести услышанный от старика рассказ в узор своей жизни. Но как-то ничего вразумительного не получалось. Мито плелся на два шага позади, время от времени поглядывая через плечо. В конце концов он остановился и окликнул своего спутника:

– Рома, надо возвращаться.

Ромиль обернулся, и гневная отповедь застыла у него на губах. Над ними было облачное, но высокое небо, а в долине над санаторием собиралась гроза. Тучи, гонимые ветром, переваливались через окрестные горы и буквально на глазах сползались к живописному комплексу зданий. Казалось, их набухшие брюха сейчас тяжко плюхнутся на крыши и, проткнутые шпилями, извергнут мутные дождевые, а может, и грязевые потоки, затопив дома и окрестности.

Они возвращались почти бегом и все равно попали под дождь. Уже оказавшись вблизи жилья, Ромиль уловил горький запах дыма, и ему показалось, что тьма над крышей санатория выглядит странно; тучи спустились слишком низко, и теперь они почему-то поднимаются вверх.

– Это дым! – крикнул Мито, пытаясь переорать ветер.

* * *

Само собой, санаторий был оборудован противопожарной системой. Да и дождь хлестал вовсю, и у огня не было шансов. Когда приехали пожарные, огонь уже едва тлел, и они без труда выяснили, что короткое замыкание случилось в мастерской, где старик включил все лампы. Его убило током, а выгорел только мольберт и небольшой участок пола и стеллажа, случившихся поблизости.

Смерть пана Ремиша повергла Ромиля в шок. Вернее, не столько сама смерть, к которой он относился довольно равнодушно, но ее обстоятельства. Он единственный понял, что пытался сделать старик: художник решил перехитрить мироздание или что там за ним охотилось – и хоть на пороге смерти создать последнюю картину, еще один шедевр.