Открывающий двери

– Здесь вас не признают никогда. И не потому, что я буду против. Я могу на многое пойти ради моей внучки, и я бы согласилась даже на брак с вами, знай я, что она будет счастлива. Но ни одно аристократическое семейство штата не пустит вас в свой круг. Она останется без друзей, без знакомых и привычного окружения. Ваших детей не примут ни в одну приличную школу. Что ее ждет? Сразу оговорюсь, что в Россию я ее увезти не позволю! Патрисия страдает нервным расстройством, и это даст мне возможность получить заключение врачей о ее неполной дееспособности. Кроме того, сколь мне известно, женщины вашего народа не обладают особыми правами. Или к ней будут относиться как к баронессе – в европейском понимании этого слова?

Ромиль нахмурился, но вынужден был отрицательно покачать головой. Нет, немыслимо представить Патрисию в цыганской семье.

– Это приводит нас к логичному выводу, – продолжала миссис Хансфорд, – ваши отношения не принесут ни ей, ни вам ничего, кроме проблем. Поэтому я убедительно прошу вас оставить мою внучку. И вот еще что: я последнее время старалась смотреть репортажи из России. В новостях редко показывают объективную картину, но все же у меня создалось впечатление, что больше всего в той стране, откуда вы приехали, уважают силу. Так вот, чтобы у вас не осталось ни малейших сомнений, я хочу подчеркнуть: у меня хватит денег и влияния, чтобы выставить вас из страны. Или… избавиться от вас иным способом.

Ромиль смотрел на пожилую даму, приоткрыв рот. Ай да миссис Хансфорд! Он заметил, как на последних словах ее рука сжала ручки шикарной кожаной сумки, и вдруг подумал, что у старухи там может быть пистолет.

Однако миссис решила так сразу не стрелять. Негодяй хорош, несмотря на искалеченную руку. Даже она чувствует исходящий от него магнетизм. Но если он умрет, то превратится в мученика, и один бог знает, как поведет себя Патрисия. Лучше, если этот цыган уедет сам. Сегодня она сделала все, что могла. И миссис Хансфорд, царственно кивнув на прощание, покинула мотель.

Ромиль пребывал в растерянности. Последнее время он жил одним днем и о будущем особо не задумывался. Слова пожилой леди о том, что ни он, ни его дети никогда не станут своими в местном обществе, могли показаться обидными, но он сам был родом из кланового общества, замкнутой системы, не признававшей чужаков, и потому такой подход был ему более понятен, чем среднестатистическому американцу или европейцу.

При мысли, что у него могут отобрать Патрисию, заныла рука, и на душе стало тоскливо. Еще вчера он был полон надежд и уже хотел заказывать билеты в Россию. Но в тот момент, после разговора с духом, он не подумал о Патрисии. И теперь вдруг осознал, что хочет увидеть ее. Если она согласится жить с ним ради него, то они уедут вместе. Став бароном, он получит значительную свободу и что-нибудь придумает.

Он схватился за мобильник – ее телефон не отвечал. Весь день Ромиль метался по комнате, боясь уйти и разминутся с ней. Снова и снова набирал ее номер. Вечером выпил вина и задремал перед телевизором. Когда раздался звонок, он проснулся мгновенно, схватил трубку, глянул на имя…

Звонил Мито из Швейцарии. Разница во времени делала его звонок ночным, но Ромиль не обиделся. Мито все равно не сможет посчитать часовые пояса, так что и обижаться на него не стоит.

– Да.

– Здравствуй, Ромиль.

– Здравствуй, Мито. – Он поймал себя на том, что улыбается. – Ты давно не звонил. Как дела в санатории?

Мито молчал. Ромиль слышал, как он сопит в трубку, и сердце кольнуло недобрым предчувствием.

– Мито?

– Твоего брата сегодня короновали.

– Что?

– Сегодня твой младший брат стал бароном, Ромиль. Такова была воля вашего отца.

– Но отец…

– Он умер две недели назад. Брат запретил тебе говорить. Не хотел, чтобы ты приезжал. И, Ромиль, не держи на него зла – это отец так решил. После того как все врачи сказали, что ты никогда не станешь прежним, он назвал твоего брата старшим сыном.

Ромиль швырнул трубку в стену. Вот как! Он мечется по докторам, вызывает духов, думает, что его ждут… нет-нет, зачем обманывать себя? Отец все решил еще тогда, в Москве, до его отъезда. Он и уехать-то Ромилю разрешил только потому, что понял – сын стал бесполезен и он не годится больше на роль наследника. И Ромиль почуял это еще тогда: отчуждение.

Отец не приходил, но ведь наверняка все знал, ему докладывали, как продвигается лечение. И в какой-то момент он принял решение, заботясь о семье, которую берег и возглавлял двадцать лет. И, не желая признать его правоту, не допуская мысли о собственной несостоятельности, Ромиль все же не мог найти в своем сердце зла, не мог сердиться на отца. Но брат! Не сказать, что старый барон умер, короноваться тайно…