Открыватели дорог

Ярослав толкнул его в машину, сел рядом, и Нонна так резко взяла с места, что оба качнулись, как тот негритенок, что болтался перед Нонной.

Нонна свернула налево, и машина понеслась в сторону Внукова, сразу врезавшись в голубой простор молоденьких парков, над которыми далеко в стороне взлетали в небо старинные колокольни, чем-то похожие на космические ракеты.

Потом пошел мелкий лес, пересеченный старыми проселочными дорогами, по которым уже давно не ездили, и по одной из них Нонна свернула на ближайшую лужайку.

— Ну, что там произошло? — спросила она, впервые оборачиваясь к ним и вглядываясь в их усталые лица.

Ярослав вынул из кармана и передал ей заявление об уходе, выцарапанное из твердых рук академика.

— Вот, можете порвать.

— А вы?

— Уже порвали.

— Капитуляция?

— Временное перемирие.

Алексей вслушался в ворчливый голос Ярослава. Нет, так не пойдет! Ей надо сказать все. Он кашлянул, чтобы привлечь ее внимание. Она, близко придвинувшись к Ярославу и хмуро глядя в его глаза, будто выискивая что-то недосказанное, прикрикнула:

— Молчите, Алеша! Я хочу понять, рад ли Ярослав, что все так благополучно кончилось, или он отступил только для разбега?

— Чтоб удариться головой об стенку? — поддразнил ее Чудаков.

— Нет, чтобы занять позицию повыше той, на которой сидят мой отец и его друзья.

— Выше нас не пустят! — сказал Ярослав.

— Тогда продолжайте с того места, на котором остановились!

— А что станете делать вы?

— Я? — Она на мгновение осеклась. — Я выйду замуж. Замдиректора передал мне совет академика. Алеша, вы возьмете меня в жены?

— Я не смогу прокормить вас на свои полторы сотни, — сухо ответил Алексей. Он все не мог понять, о чем и, главное, зачем они говорят.

— О, я умею делать десять блюд из простой картошки. И я стану штопать вам носки и рассчитывать ваши формулы — это я тоже умею. И я возьму у отца свое пианино и начну давать уроки, пока вы будете отрабатывать ваши часы в институте…

Что-то изменилось в ее голосе, он стал мягким, певучим и в то же время прерывистым, как будто ей все труднее дышать, вот-вот она задохнется совсем или вдруг зарыдает.

Алексей сердито сказал:

— Пора по домам!

Ярослав взглянул на него, молча открыл дверцу и нагнулся, чтобы выйти. Алексей схватил его за локоть.

— Куда ты? Сиди!

Ярослав откинулся обратно в угол и закрыл глаза, словно заснул. Алексей захлопнул дверь.

Теперь Нонна смотрела только на него. Ярослава как будто не было для нее, а может, она просто забыла о нем.

— Если я буду с вами, отец перестанет преследовать вас.

— Я не хочу оставаться при вас и при нем! — грубо сказал Алексей. — И эта борьба не кончится, пока такие, как ваш отец, не уйдут…

Она ничего не ответила, лишь посмотрела пристально, испытующе, глаза у нее сухо блестели, но сейчас он мог сколько угодно выносить ее взгляд. Она отвернулась, положила руки на руль, несколько мгновений вглядываясь, как будто не понимая, где она и как сюда попала, потом машинальным жестом включила зажигание и резко повернула машину. Теперь она все делала четко, автоматически, только правая щека ее, которую видел Алексей, горела, и нервически вздрагивало веко.

И у дома она затормозила автоматически четко. Ярослав вылез так неловко, словно глаза его все еще были закрыты, махнул рукой и поплелся к себе. Алексей, оказавшись на тротуаре, сказал:

— Спасибо…

Нонна не оглянулась и сейчас же отъехала. Только когда она развернула машину и проезжала мимо, взгляды их встретились. В ее глазах не было ни гнева, ни сожаления.

Алексей пошел по тротуару к своему подъезду, когда твердая рука легла на его плечо и рывком повернула его назад. Перед ним стоял Ярослав. В глазах его был такой гнев, что Горячев невольно отшатнулся.

— Дурак! — сказал, словно хлестнул, Ярослав.

— Оставь меня в покое! — яростно закричал Горячев.

— Ну уж нет, голубчик! — прошипел Ярослав. — За что ты ее обидел? Ты подумал, сколько ей нужно было мужества, чтобы восстать против собственного папаши? Ведь она действительно стала плечом к плечу рядом с нами, и ей было труднее, чем нам, потому что она воевала против отца! Это мы разрушили ее уважение к отцу! Мы сделали ее несчастной!

Над их головами распахнулось окно. Голос Аннушки негромко приказал:

— Мальчики, перестаньте! И поднимитесь домой! Ярослав, не отпускай этого неврастеника. И скажи ему, что женщины прощают грубость солдатам, когда солдаты ведут бой…

— А если этот болван перестанет драться? — проворчал Ярослав, подняв голову к открытому окну.

— Ничего, залечит свои синяки в одиночестве и снова примется за свое, — спокойно сказала Аннушка. — Он еще даст жизни Михаилу Борисовичу! А сейчас тащи его сюда, жаркое перестоялось…

Голос был тихий, мирный и словно бы удаленный в пространстве и во времени от всего, что бушевало в окружающем мире и в собственной душе Алексея. Подчинись ему на час — и можешь погрузиться в нирвану, где несть ни печали, ни воздыхания, но нет и звона скрещивающихся мечей, горечи поражения и упоения победой. Но разве этого ждала от Алексея Ника?

Он резко повернулся, перебежал улицу и поднял руку, останавливая первую попавшуюся машину…