Откуда приходят герои любимых книг. Литературное зазеркалье. Живые судьбы в книжном отражении

Александра знала шесть языков, была заядлой читательницей и настоящей светской дамой, без малейшей манерности или наигранности. Ничего удивительного, что вскоре ею заинтересовался цесаревич Александр Николаевич, будущий Александр II. «Известно ее положение при дворе, хотя оно было не совсем таково, каким многие считали. Это – не княгиня Юрьевская, и сравнение невозможно. Умная, вкрадчивая, проницательная и властная, она владела волею и сердцем Самодержца, но не в ущерб приличию и порядочности. Она фрейлина большого двора и из публики нередко составляет обычную партию Государя», – писал об отношениях Александры и Александра граф Шереметев. Не признавал наличие отношений между фрейлиной и будущим самодержцем и писатель Е.П. Феоктистов. По его свидетельству, Александра «была пуританка в полном смысле слова, женщина чрезвычайно строгая и к другим, и – главное – к самой себе, с каким-то восторженным настроением, способная до крайности увлекаться идеалами, иногда чрезвычайно странными и дикими, но в которые она слепо верила. Александр Николаевич находил в княжне Долгорукой самый искренний отзыв своим задушевным помыслам, и установившаяся между ними связь вовсе не имела того предосудительного характера, какой приписывали ей придворные сплетни». Тем не менее Александру при Дворе не любили: «Я никогда не слышала, чтобы она о ком-либо дурно отзывалась, но черт от этого ничего не терял: в изумительной степени владела она искусством коварства, и величайшим для нее наслаждением было уязвлять собеседника жалом своих сарказмов, не давая ему возможности защищать себя из страха попасть в смешное положение. Понятно, что ее не любили», – вспоминала Анна Федоровна.

А ее отец, Ф.И. Тютчев, посвятил Долгоруковой французское четверостишие:

Чудо чистой гармонии, тайна, печаль!
В этом милом созданьи нет жизненной прозы.
И душа погружается в ясную даль,
И рождаются в сердце неясные грезы.

(Перевод В.А. Кострова)

Александра Сергеевна стала прообразом Ирины в романе И.С. Тургенев «Дым».

Писаная красавица, Александра была высока, стройна и необыкновенно величава. Согласно исследованиям, проведенного кандидатом филологических наук, доцентом кафедры русской литературы СГУ И.В. Чуприной, художник И.Н. Крамской запечатлел ее в своей картине «Неизвестная»[52]. В 1862 г. Александра Сергеевна вышла замуж за генерала Петра Павловича Альбединского (1826-1883), и, как пишет И.А. Громова, «наконец фаворитка получила „полную отставку“ и придворные получили удовольствие посмаковать этот факт, когда развенчанная любовница явилась в дворцовую церковь с распухшими, красными глазами. Во время службы она глотала слезы, а все, кто за день до этого пресмыкался перед ней, теперь держались поодаль»[53].

Михаил Салтыков-Щедрин

«ГУБЕРНСКИЕ ОЧЕРКИ»

Жудучи еще в юности сосланным в Вятку, Салтыков-Щедрин пишет «Губернские очерки», в которых Вятка названа Крутогорском. «В одном из далеких углов России есть город, который как-то особенно говорит моему сердцу. Не то чтобы он отличался великолепными зданиями, нет в нем садов семирамидиных, ни одного даже трехэтажного дома не встретите вы в длинном ряде улиц, да и улицы-то все немощеные; но есть что-то мирное, патриархальное во всей его физиономии, что-то успокаивающее душу в тишине, которая царствует на стогнах его. Въезжая в этот город, вы как будто чувствуете, что карьера ваша здесь кончилась, что вы ничего уже не можете требовать от жизни, что вам остается только жить в прошлом и переваривать ваши воспоминания».

Вот такая идиллическая картинка, но писатель тут же добавляет: «И в самом деле, из этого города даже дороги дальше никуда нет, как будто здесь конец миру».

Для Салтыкова, действительно, приезд в Вятку означал конец пути и конец жизни. Ведь в ссылку он попал бессрочную, а значит, даже не имел возможности отсчитывать дни до освобождения. «Куда ни взглянете вы окрест – лес, луга да степь; степь, лес и луга; где-где вьется прихотливым извивом проселок, и бойко проскачет по нем телега, запряженная маленькою резвою лошадкой, и опять все затихнет, все потонет в общем однообразии…».