Отлив

Капитан выслушал все молча, только мигнул и с усилием глотнул. Голос памяти призрачным эхом повторил ему то, что сам он когда-то, казалось сто лет назад, говорил Геррику.

- Ну, давайте сюда ваш револьвер! - скомандовал Хьюиш.- Я сам проверю, чтоб все было в порядке. Помните - шесть выстрелов, и ни одного зря.

Капитан замедленным движением, как в кошмарном сне, выложил револьвер на стол. Хьюиш протер патроны и смазал барабан.

Время близилось к полудню, не было ни малейшего ветерка, жара сделалась почти невыносимой, когда эти двое появились на палубе, послали в шлюпку гребцов, а потом заняли свои места. Белая рубаха на конце весла служила флагом перемирия, и по их приказанию матросы, дабы шлюпку успели заметить с берега, принялись грести необычайно медленно.

Раскаленный остров трепетал перед их глазами; многочисленные медно-красные солнца, не больше шестипенсовиков, плясали на поверхности лагуны и слепили их. От песка, от воды, даже от шлюпки исходил нестерпимо яркий блеск. Но оттого, что вдаль они могли глядеть только сильно прищурившись, изобилие света словно превратилось в зловещую предгрозовую тьму.

Капитан взялся за это страшное дело по разным причинам, но менее всего движимый желанием, чтобы экспедиция завершилась успешно. Суеверию подвластны все люди, а такими невежественными, грубыми натурами, как капитан Дэвис, оно правит безраздельно. На убийство он был готов, но ужас перед снадобьем в пузырьке затмевал все, и ему казалось, что рвутся последние нити, связывающие его с богом, Шлюпка несла его навстречу проклятию, осуждению навечно; он покорился и молча прощался с тем лучшим, что в нем было.

Хьюиш, сидевший рядом, пребывал, однако, в весьма приподнятом настроении, которое отчасти было напускным. Как ни был он храбр, мы бы сказали - храбростью мелкого хищника, ему все время требовалось подбадривать себя интонациями собственного голоса, оскорблять все, достойное уважения, бросать вызов всему значительному, требовалось лезть вон из кожи, чтобы переродить ирода в какой-то отчаянной браваде перед самим собой.

- Ну и жарища, мать честная! - говорил он.- Адова жарища. Ничего себе, подходящий денек, чтобы окочуриться! Слушайте, ведь чертовски забавно быть укокошенным в такой день. Я бы предпочел загнуться в холодное морозное утро, а вы? (Поет.) "Мы водим, водим хоровод холодным зимним утром". Честное слово, я не вспоминал эту песню лет этак десять. Я ее пел, бывало, в школе в Хэкни, Хэкни Уик. (Поет.)

"Портной, он делает вот так, он делает вот так". (Снова говорит.) Чушь собачья! Ну, а что вы думаете насчет будущего? Что вам больше по нраву: райские чаепития либо адское пламя?

- Заткнитесь! - ответил капитан.

- Нет, я правда хочу знать,- настаивал Хьюиш,- это для нас с вами очень важно, старина. Практическое руководство к действию. Нас с вами через десять минут могут укокошить: одного отправят в рай, другого в ад. Вот отменная будет шутка, если вы возьмете и вынырнете с улыбочкой из-за облаков, и ангел вас встретит с бутылкой виски с содовой под крылышком. "Хэлло,говорите вы,- давайте ее сюда, я с удовольствием".

Капитан застонал. Пока Хьюиш храбрился и кривлялся, спутник его был погружен в молитву. О чем он молился? Бог знает. Однако из глубины его противоречивой, неразумной, взбудораженной души потоком изливалась молитва, несуразная, как он сам, но прямая и суровая, как смерть, как приговор.

- "Ты видишь мя, господи..." - продолжал Хьюиш.Помнится, так было написано в моей Библии. И Библию помню, все-то там про Аминадава {Библия, I книга Царств} и прочих людишек. Да, господи!- обратился он к небу.- Сейчас у тебя глаза на лоб полезут, обещаю тебе!

Капитан рванулся к нему.

- Без богохульства! - закричал он.- Я не потерплю богохульства у себя в шлюпке!

- Ладно, кэп,- отозвался Хьюиш.- Как вам угодно. Какую закажете новую тему: дождемер, громоотвод или музыкальные стаканы? Любой разговор наготове: суньте монету в щель и... Эй! Вон они! -закричал он вдруг.- Ну, теперь или никогда! Что он, стрелять, что ли, собирается?

И плюгавенький Хьюиш выпрямился, принял настороженную лихую позу и вперил взгляд в противника.

Но капитан приподнялся, и глаза его вылезли из орбит.

- Что это такое? - воскликнул он.

- Где? - вопросил Хьюиш.

- Вон те анафемские штуки,- запинаясь, проговорил капитан.

На берегу и в самом деле возникло что-то странное. Из рощи позади корабельной статуи показались Геррик и Этуотер, вооруженные винчестерами, а по обе стороны от них солнце сверкало на двух металлических предметах. Они занимали место голов на туловищах загадочных существ, которые передвигались, как люди, но лиц у них не было. Дэвису в его взвинченном состоянии почудилось, будто его мистические опасения стали явью, и Тофет изрыгает демонов.

Но Хьюиш ни на минуту не был введен в заблуждение.

- Да это водолазные шлемы, олух вы этакий! Не видите, что ли?

- И впрямь шлемы,- выдохнул Дэвис.- А зачем? А-а, понимаю, вместо брони.

- А я что вам говорил? - сказал Хьюиш.- В точности Давид и Голиаф.