ОТМА. Спасение Романовых

Ночью отряд Коноплева уходит из деревни на операцию. На рассвете Анненков отправит троицу за досками на лесопилку. Поедут на двух подводах, по две лошади в каждой упряжке. Двоих охранников легко устранить по дороге, завладеть их оружием. Лесопилку охраняют четверо. Неожиданно напав, тройка перебьет охрану и заберет еще четырех лошадей и оружие. Таким образом, в распоряжении беглецов окажется восемь лошадей и две подводы. Откопают бриллианты. У околицы уже будут ждать Николай с дочерями, доктор Боткин и Харитонов. Туда же придет Анненков. На телеги – и в тайгу.

Оставалось только уговорить Романовых. Они все еще отказывались ехать. Собственно, решительно против были только Николай и Мария, но без них Анастасия, Татьяна и Ольга, само собой, тоже не поедут …

– Все готово, ваше величество, мы захватим лошадей, оружие, заберем ценности, а потом подберем вас и великих княжон, – говорил Анненков.

– Нет. Мы остаемся. Желаю удачи!

– Рано или поздно Большак доберется до вас. Он уже подходит с вопросами разными. Вы в постоянной опасности.

– А бежать – это не опасность? Мы все бежим, бежим …

– И вы останетесь жить с этими людьми?

Коммунары как раз ломали забор и бросали в костер.

Из записок мичмана Анненкова 30 октября 1918 года

– И Ленина играть будете?

Это было невозможно дерзко, но я уже перешел все границы, чтобы только привести Государя в чувство.

Он ответил тихо:

– Это уж как Бог даст …

Подошла Маша, схватила меня за локоть, оттащила в сторону:

– Оставьте папу в покое! Он сделал свой выбор!

– А вы? Сделали свой?

Я думал, она залепит мне пощечину. Мы перешли на «вы», а ведь еще днем она звала меня братиком.

– Маша, я люблю вас!

У костров играли на гармошке, горланили частушки.

– Вы с ума сошли?! – Она испугалась, резко отвернулась и пошла к кострам. Я за ней.

– Что вы в нем нашли? Он же все вам объяснил про свободную любовь!

– Это просто поза!

– Ну да! А вы его измените! Конечно! Излечите своей любовью!

– Это не ваше дело!

Я преградил ей дорогу – бегать от меня у всех на виду она опасалась.

– Я люблю вас!

– Оставьте меня!

– Вы думаете, он просто не встречал еще такой, как вы. И он этим пользуется! Он не знает, что такое любовь к одной женщине!

Она посмотрела на меня с невыразимым сарказмом.

– А вы? Знаете? Да вы сами волочитесь за четырьмя сестрами! Думаете, никто этого не видит?

Из гущи праздника послышался нетрезвый голос Пожарова:

– Мария Николавна! Маша! Куда вы пропали!

И она пошла на зов!

Я поискал глазами Государя и увидел его сутулую спину. Он медленно уходил от света. Исчезал. И исчез.

Передо мной возник Большак.

– Маузер тебе, значит, понадобился. – И усмехнулся в мое настороженное лицо. – Ну держи …

Он протянул мне маузер в кобуре с портупеей, но не отдал, когда я взялся за кобуру, а потянул к себе:

– Ну-ну, ручонки!

Он был сильно пьян.

– Сами сказали – это для меня.

– Для тебя, если сделаешь дело – пристрелишь одну контру.

Я ожидал чего-то в этом роде – что белобрысый упырь рано или поздно устроит мне проверку на крови.

– Нет.

– Что ты сказал?

– Нет.

Белобрысый уставился водянистыми глазками.

– Я не состою в ЧК, я стенгазету выпускаю, – сказал я.

– Стенгазету выпускаешь? А если я тебе кишки выпущу?

Я молчал.

– Говоришь, партизанил? На Ангаре? Врешь, сука. Контра ты, я чувствую. И эта хрень у тебя на спине ничего не значит.

– Да? А вы попробуйте, сделайте себе такую.

– Если бы у меня было задание к белякам втереться, да я бы на себе и не такое изобразил. Так что дело-то простое: если ты свой, партизан, подпольщик, убей врага, исполни приговор революции. Или я тебя самого исполню.

Он вполне мог пристрелить меня. Назавтра, протрезвев, Шагаев поругал бы его, постыдил, тем бы дело и кончилось. Я мог бы придушить Большака прямо тут голыми руками, но тем самым поставил бы под удар всех наших.

– Кто тебе этот избач?

– Никто.

– А чего ты за ним бегаешь, как за родным? По ночам в читальню ходишь …

Я похолодел. Заходил к Государю два раза со всеми предосторожностями, и все равно кто-то углядел.

– Чего мне за ним бегать?

– Вот и я думаю – чего? И чего это дочки доктора его по имени-отчеству величают? Мне раненые все доносят. И тоже бегают к избачу по два раза на день, будто за книжками. Но и неграмотному ясно, что книжку так быстро не прочитать, – буравил меня Большак белесыми зенками навыкате.

Мы так и стояли, вдвоем держась за кобуру, а вокруг пели и плясали.

– Ладно. Пойдем, – сказал Большак и вырвал маузер из моих рук. – Казнишь арестованного, может, и поверю тебе.

– Кто арестованный? – спросил я.

– Я же говорю, контра, – сказал Большак. – Ходил по деревне и баламутил крестьян, рассказывал байки про царя – что царь живой, что он тут, у нас …

– Царь?

– Ага … Говорил – царь Николашка в деревне должен быть, покажите мне его … Монархист проклятый!

И тут я увидел грузную фигуру в длинном кафтане. Это был Кошкин – болтался возле Маши и Пожарова, изображая пьяного. Среди разудалого гульбища никто не обращал на него внимания.

– Дайте маузер! Дайте!

Большак проследил за моим взглядом:

– Мать твою! Это он! Он же под охраной!