Отмели космоса

Риторический вопрос Доржи потонул в гуле мотора. Флюгер нашёлся в полусотне метрах от нас. В момент обнаружения он лишал жизни очередного несчастного посредством разбивания его головы о бордюр.

С трудом запихав частично лишившегося разума сокомандника в машину, мы выехали из облака химического дыма, который и не думал рассеиваться. По нам больше ни разу не выстрелили.

– А где погоня? – задал я резонный вопрос.

– Погоня наткнулась на картель, – прошипел Доржи со страдальческим выражением лица.

– Что это значит?

– Всё потом. Сейчас свали назад и не маячь. Стволы и шмотки оставьте в тачке.

Я скрылся в чреве фургона и обнаружил, что Флюгер благополучно отключился. Пришлось мне самому стаскивать с него плащ под весёлый стук зацепленного пулей движка.

Глава тридцать первая. После бала

Фургон под управлением Доржи долго петлял по улицам. За время поездки я успел перевязать с дюжину ран Флюгера. Сейчас мясник выглядел как человек, уже погибший болезненной смертью, и только резко вздымающаяся грудь заставляла сомневаться в его упокоении.

Под конец поездки я почти не мог шевелиться – обезболивающее окончательно выветрилось, и рёбра, может, не сломанные, но точно треснувшие, болели адски. Я облокотился на холодную, почему-то выпуклую в нескольких местах стенку и закрыл глаза.

Открылись они после череды пощёчин от Доржи. Оказывается, я то ли заснул, то ли потерял сознание и медленно сполз по стене на сиденье, где и пробыл в небытии невесть сколько. Мы вместе попытались поднять Флюгера, но я скривился от боли. Доржи что-то раздражённо сказал, я не понял что. Схватились ещё раз, взяли и…

Последнее воспоминание – у меня что-то лопнуло в груди, я почувствовал какое-то хлюпанье, после чего увидел приближающийся грязный пол фургона и провалился в черноту.

Перед глазами возникали обрывочные фрагменты происходящего, то ли реальные, то ли нарисованные моим скукожившимся сознанием. Вот Гнидой и Доржи тащат меня куда-то. Доржи хлещет что-то из бутылки. Изо рта Флюгера вытекает ручеёк крови. Двадцатка блюёт. Голая Инес, завёрнутая в бинты. В меня втыкают трубки. Доржи стоит пошатываясь, на лице смертельная усталость. Гнидой вынимает из меня трубку. Я осознаю себя.

Я здесь и сейчас. Я мыслю. А классик философии утверждал, что это главное. Я гол, забинтован, прикрыт простынёй. Протез отсоединён. Можно было бы сказать, что всё болит, но это было бы неправдой. Зубы не болели.

– Сколько я провалялся? – Язык еле шевелился, дёсны опухли.

– Часов двадцать. Или двадцать пять, – ответил костоправ, прикрепляя мой протез к гильзе.

– По ощущениям вечность.

– Руки-ноги шевелятся?

Я пошевелил.

– Хорошо. Тогда подъём. Час на поесть, попить и оклематься. Потом будем Инес оперировать. А сейчас мне нужно немного поспать. Разбудишь, как закончишь. Из квартиры ни ногой. Нас тут нет. Света тоже нет.

После того как я, припадая на простреленную ногу, освободил койку, на пропитанные моим потом простыни завалился Гнидой и спустя минуту засопел. Во сне его лицо подёргивалось.

Я огляделся. В комнате длинный стол, четыре койки. Та, что была рядом с моей, превращена в подобие стола, на котором были разложены разнообразные лекарства, от бинтов до внутривенных смесей. У другой стены расположились Инес и Двадцатка с кислородными масками на лицах. Обе были почти наги, опутаны трубками, а последняя ещё и проводами, причём некоторые кибернетические части были отсоединены и сложены под кровать. Одежда более не закрывала её роботизированное тело, и грубые линии сросшейся плоти и металла были явлены свету во всей своей неприглядности. Тем не менее я в очередной раз ощутил это куцее Чувство, которое вот-вот перестанет подавлять галибат, но при этом так и не позволит удовлетворить его.

Оставил ли Гнидой их голыми, потому что был озабоченным уродом? Возможно. Но предположительно он уже более суток на ногах, и вменять ему в вину халатность или лень я не мог с точки зрения морали.

Надо бы определиться в пространстве. Я слегка отодвинул жалюзи и посмотрел на улицу. Утро. Мы на втором этаже. Виднелись аборигены, низкие здания, пыльные улицы, пара машин на дороге. Мы до сих пор на Амтруно. Это всё, что я могу определить по пейзажу за окном.

Зал занят импровизированной операционной. Соседняя комната, судя по виду, определена под склад или, скорее, под свалку вещей. Из кучи снаряги и хлама выглядывали остатки головы андроида. Сбоку от основного нагромождения лежал матрас, а на матрасе лежал храпящий Доржи. Пусть дрыхнет, иду дальше. Засаленная и заляпанная непонятно чем кухня три на три метра, в которую втиснуты стол, пара стульев, холодильник, плита да шкафчик с раковиной. Санузел меня немного удивил. Во-первых, тут была полноценная ванная. Во-вторых, в этой ванной обнаружился Флюгер. Он по горло находился в синевато-зеленоватой жидкости, к нему были присоединены две трубки разной толщины. Одна шла из пакета полусинтетической крови, который грубо облепили упаковками с искусственным льдом. По второй трубке во Флюгера поступало нечто серо-коричневое и неаппетитное.