Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Просто упал взгляд: красивое описание Ахматовой двадцатых годов. С французского: худая, стройная, бледная, как фарфоровая статуэтка, хорошо сложенная и несколько манерная. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 385.) Тут же оригинал. «Несколько манерная» — это перевод «tres manieree» (ложный друг переводчика — «трижды манерная»). Как бы эти переводчики перевели пунинское «она невыносима в своем позерстве»? Немножечко позерка?

* * *

У Ахматовой длинные руки. Исайя Берлин вовсе не боится Ахматову. Все его разгромные признания (игнорируемые ахматоведами) делаются, когда Ахматовой нет уже в живых. Все: «и больше у нас отношений не было», «я совершил преступление — женился», «я вовсе не кричал: "Она не Дидона"» — все это написано после ее смерти. «Встречи с русскими писателями» были написаны в 1980 году. Исайя Берлин пережил Анну Ахматову на 32 года. Что естественно — ввиду разницы в возрасте и образе жизни. При ее жизни он вел себя не так. Ну да, остерегался встречаться (остерегался не Большого Дома, а не хотел становиться объектом смешной сплетни. Не уберегся), был краток и вежлив — казалось бы, оскорбительно краток и вежлив — в единственном разговоре по телефону, писем не писал, приветов не передавал, подарков не слал, во снах не видел.

Боялся. Когда какие-то его слова (невинные, никакие, почти никаких слов) просочились все-таки в печать — а он знал, что она, подстраивающаяся под все окружение, подстроившаяся под систему слежек и подозрений, могла бы все разузнать, — на «простого» человека, на западного журналиста обрушила весь гнев своей осторожности человека, пусть и из-за занавеса, но лицом к лицу столкнувшегося с мраком и бесчеловечностью тоталитаризма. Пусть даже в облике «изысканной женщины».

Берлин сказал так: Она сказала о нем не больше этого, насколько я помню.

Журналист подрасцветил так: Исайя навестил ее. Свет в комнате был тусклым, стены грязные, обстановка ветхая и уродливая. Но посреди всего этого на одной из стен он с удивлением увидел шедевр постимпрессионизма — великолепный модильяниевский портрет юной женщины. «Какая чудесная картина, — заметил он за чаем. — Это кто?» — «Это я, — старая женщина счастливо вздохнула, — когда я девушкой была в Европе перед войной». «Кто рисовал?» — спросил он невинно. Она улыбнулась. «Такой славный парень, красавец с черными кудрями, у него был только один старый свитер — он был ужасно беден. А когда закончил рисунок, отдал мне его за батон хлеба и бутылку вина. Больше я его не видела. Моди… Моди… Модильяни его звали, — задумчиво произнесла Б.: — Амадео (так в тексте) Модильяни! Меня всегда занимало — что сталось с беднягой!» Берлин в ужасе пишет автору четыре страницы письма: Откуда же взялись эти черные курчавые волосы, фуфайка, бутыль вина, ломоть хлеба и все прочее в вашем сценарии?.. <…> Живы еще люди, хорошо знавшие г-жу А., и если они читали Ваш отчет о моем разговоре с ней, они решат, что я лгун и пошляк, невыразимо омерзительный, и будут правы). <…> Мысль о том, что однажды эти слова могут быть предложены для прочтения самой г-же А., — это нечто такое, о чем мне непереносимо даже подумать. Г-жа А., помимо того, что она гениальная поэтесса, еще и чрезвычайно изысканная женщина великой чувствительности… (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 362.)