Отмена рабства: Анти-Ахматова-2

Лев Кассиль внес в ахматовиану свой вклад, сообщив, в числе многих мемуаристов, о шутке Маяковского: «Как вы относитесь к А.?» — «Обожжаю!» — и Маяковский поет на мотив «Ухаря-купца»: «Здравствуй навек, неизбывная боль, Умер вчера сероглазый король…» Разве любое СВИДЕТЕЛЬСТВО мемуариста — достоверное, не слух или сплетня (в данном случае достоверность подтверждается тем, что факт приводили многие) — не является безусловно нужным? Мемуаристы вольны высказывать свои оценки, выражать приязни и неприязни, за это они в свою очередь могут быть любимы и нелюбимы, но за донесенные до потомков ФАКТЫ мы должны поклониться им в ножки. За правду Лев Кассиль получил колкость — внес в ахматовиану свой вклад. Надо же уметь сортировать воспоминания, писала же Анна Андреевна (тоже с иронией — но не имея в виду нежелательные для себя лично свидетельства): Ни слова правды — ценное качество для мемуариста. Но Лев Кассиль исправился: в последующих изданиях он этот эпизод исключал. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 571.)

Профанное пространство

Она профанирует все, чего касается. Ей всегда надо дать понять, что ей внятно все. Описывать свои размышления — если вообще размышлять — о посещенных местах лень. К тому же наступило время, когда она может пожинать плоды, ей достаточно только называть — и все трепещут, предполагая, какие великие мысли навевают ей географические названия, какие бездны мысли и впечатлений они содержат для нее.

С тех пор была Этна-Таормина. О ней когда-нибудь потом. (А. Ахматова. Т. 6. Стр. 320.) Вот так надо уметь себя поставить: написать — «потом» — и будут почтительно перепечатывать, терпеливо ждать, соглашаться, что, может, и недостойны были, чтобы это «потом» когда-нибудь наступило.

* * *

…сразу поехала смотреть Коломенское. Ничего похожего я в жизни не видывала, это прекраснее Notre Dame de Paris/ (Л. К. Чуковская. Т. 2. Стр. 44.) Не ска-жи-и-те! Notre Dame de Paris, пожалуй, и попрекраснее будет!

Почему их надо сравнивать? Кому она отвечает на вопрос: что прекраснее?

* * *

Кто видел Рим, тому больше нечего видеть. Я все время думала это…

Записные книжки. Стр. 689–690

* * *

Мы едем через ФРГ и Брюссель — это почему-то нельзя себе представить.

А. Ахматова. Т. 5. Стр. 321

Ее суждения о МЕСТАХ — как ее суждения о музыке, одни и те же обороты. Пустая многозначительность, не говорящая никому и ничего.

* * *

Доморощенная гофманиана. Италия — это сон.

«Впечатление от итальянской живописи было так огромно, что помню ее как во сне». (Летопись. Стр. 75.)

* * *

Юля Живова приносит известие, что А.А. разрешена поездка в Италию. Там ей присудили какую-то премию и идет что-то вроде фестиваля поэзии. До этого все время отказывали. <…> А.А. узнает это впервые вот тут. Она заметно <…> оживляется и просит, чтобы проверили. Звонят Маргарите Алигер, и та подтверждает (у нее дочь Маша служит в иностранной комиссии ССП). После и, видимо, вследствие этого сообщения в Москве написано четверостишие, которым год спустя намечалось открыть <…> цикл «В пути», назвав его «Предпуть»:

Светает. Это Страшный Суд.
[Здесь]И встречи горестней разлуки.
[И]Там мертвой славе отдадут
Меня твои живые руки

Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 220–221