Отметить день белым камешком

Завтракал с Альбертом Каффом, руководителем "Юнайтед пресс интернейшнл" по Азии. Разговор шел о боях во Вьетнаме, о ситуации в Пекине, о студенческих волнениях в Токио. Несмотря на то, что мы с Каффом на разных позициях, он, как президент ассоциации иностранных журналистов, аккредитованных в Японии, старался помочь мне - созвонился с филиппинским послом и ходатайствовал о визе для "писателя Юлиана Семенова".

- Почему не "корреспондента "Правды"? - спросил я.

Кафф усмехнулся.

- Тогда уж наверняка не дадут.

Днем беседовал с одним из тех, кого здесь называют "членом мозгового треста", - господином П.

- В последние годы, - говорил собеседник, - мы добились в Тихоокеанской Азии не только экономического эквивалента нашей разгромленной в 1945 году "сферы процветания", но достигли этого без эксплуатации какой-либо страны. Две трети нашей внешней торговли приходится сегодня на Тихоокеанскую Азию.

...Слушая господина П., я думал, что, видимо, страны Тихоокеанской Азии хотели бы и в будущем сохранить свои отношения с Японией на сугубо экономической основе, опасаясь слишком глубоких связей с этим экономическим гигантом, особенно помня о тихоокеанской войне.

Главный вопрос: куда пойдет развитие Японии, что возобладает? Шовинизм? Следовательно, возможен "примат армии" - для того чтобы удержать захваченное мирным экономическим наступлением. Или победит разум, дальнейшее развитие "неагрессивной" промышленности, торговли. Но это немыслимо без тесных контактов с Советским Союзом...

Вечером встретился с Накамото около станции метро "Тораномон". Пошли в подвал универмага "Или". Там расположено несколько маленьких концертных залов, которые днем функционируют как салоны красоты.

Ах, театральный подъезд, театральный подъезд! Он приглашает вас к торжественному празднику лицедейства!

Мы привыкли к освещенной торжественности театральных подъездов, и, боже, как горько мне было входить в подвалы и на чердаки, где ютятся замечательные художники сегодняшней Японии.

Здесь, в универмаге, сегодня состоится литературный вечер. Четыре актера три женщины и один мужчина. (Двадцать лет назад женщин на сцене не было, всего двадцать лет назад, но всеми это уже забыто...) Актеры, работающие днем в оффисах, читали вечером сказки Андерсена в японском переложении и народные стихи.

Концертный зал совсем маленький - 25 квадратных метров (и это еще не самый маленький театральный зал). Слушателей било 30 человек. (Хороший сбор!) Площадка для "действа" - три метра. Актерам приходится уходить за ширмочку, и когда они там переодеваются, видно, как выпирают то плечи, то спины, то локти милых бездомных лицедеев.

Сказки занятны. Вот, например, одна из них: "Жили-были лев и лягушка. Настали голода. Лев съел лягушку. Она ему понравилась, он заморил червячка и съел еще сто лягушек и уснул, счастливый. А наутро проснулся, и оказалось, что у льва стал лягушачий характер".

Познакомился с актером из маленького, полусамодеятельного авангардистского театра. Его имя в переводе на русский язык очень красиво звучит - "Красное зерно".

Мимо ночного парка "Хибия" пошли в Гинзу. Там спустились на станцию метрополитена "Юракутё". Здесь станции метрополитена двух- и трехэтажные, даже под землей используется каждый метр площади. Маленькие закусочные, большие фешенебельные рестораны, магазины, супермаркеты, крохотные ателье художников. Зашли в "сусисочную". Здесь нас ждал один из ведущих репортеров газеты "Асахи" - Юддзи Такахаси. Он руководит японским вариантом советского "Кругозора". Только если у нас это делает радио, то в Японии - крупнейшая буржуазная газета "Асахи". (Занятно - Такахаси объехал на мотоцикле земной шар.)

Такахаси - первый японец, с которым я встретился, лишенный ставших для меня привычными японских черт - внимания к словам собеседников и конкретики. Он никого не слушал, пил рюмку за рюмкой горячее саке, и если для меня эти рюмочки саке как слону дробина, то он, напиваясь, краснел, обвинял меня, как представителя советской литературы, во всех грехах, утверждая, что как только "Правда" опубликовала статьи о материальных стимулах, так мы подписались под своим "ренегатством" и "ревизионизмом". Он кричал, что только одно учение правильно - это учение Мао Цзэ-дуна. Меня потрясло, с каким пренебрежением он говорил о Японии, о японской тяге к знаниям, о японском трудолюбии, о японском эксперименте в экономике. Он не критиковал "экономическое чудо" Японии за то, что оно богатое для богатых и бедное для бедных. Нет, он говорил, что все это омерзительно, что все это нужно разрушить, что урбанизм убивает человека, а всякий человек - это революция, а город против революции, в городе винтовка власть не родит, ибо здесь много переулков и пулям нет раздолья, и будущее за деревней.