Отмороженный

– Бабки, вы хотите сказать, – улыбнулся мне Савранский, снова сощурившись. – Приятно говорить с человеком, сохранившим, несмотря на профессию, остатки воспитания. Если бы вы сказали: бабки, я спохватился бы, взглянув на часы, и сослался на занятость. Видите ли, Александр… – он заглянул в какую-то бумажку, – Борисович, Салуцкий мертв, но жив его банк, имеющий какую-никакую репутацию в деловом мире. И подрывать ее дальше – не в моих правилах.

– Об этом никто не узнает, – сказал я, с трудом проглотив кофейную гущу.

– Не сомневаюсь, – ответил он. – Но я-то знаю.

– Вас никто не убьет, – заверил я. – Почему-то мне так кажется.

– Наверно, не за что? – пожал он плечами. – И потому я не держу телохранителей, как другие, если вы успели заметить.

– И все же я бы на вашем месте поостерегся. А каков оборот банка «Лютеция», хотя бы примерно, вы можете сказать? И на чем держится его благополучие?

Он развел руками.

– Сия тайна велика есть! – сказал он. – Откуда сегодня берутся большие деньги? Наркотики, оружие, редкоземельные металлы, которые дороже золота. Я делаю свои деньги на финансовых операциях. На чем их делают остальные, могу только догадываться. – И выразительно посмотрел на часы. Те немедленно отозвались бронзовым, исполненным речной свежести, звоном. Итого – три пополудни. Пора закругляться. И так отнял у занятого человека массу времени. Но я и ухом не повел, делая вид, что всецело занят своим кофе. Кстати, Борис Львович к своей чашке так и не притронулся.

– Еще один вопрос с вашего позволения, – сказал я. – Вы ведь очень любите детей, не так ли?

– Если вы о Сонечке, то это мой крест, – вздохнул он.

– Я о вашем сыне. – Это я показал свою осведомленность, почерпнутую из справки МУР, о банкире Савранском.

Он привычно сощурился, прежде чем ответить.

– А что вас, собственно, интересует?

– Ничего особенного. Это ведь не допрос. Это частная беседа, как и было обусловлено…

– Я все понял, – кивнул Савранский. – Марк призывного возраста. И мне, как отцу, не безразлично, где и как ему придется служить. Вы это хотели услышать?

– А как же институт? – удивился я.

– Вам хорошо, у вас девочка, в армии не служить.

Савранский озадачил меня: откуда такая осведомленность? А он продолжал жаловаться на сына:

– Этот шалопай бросил институт, решил заняться журналистикой. Вернее, влюбился в одну девочку, которая учится на журналистском факультете. Она его благословила. И еще сказала, что когда он попадет в Чечню, то должен ей оттуда присылать свои материалы – очерки, наблюдения… Как вы думаете, Александр Борисович, жизнь собственного ребенка стоит миллион долларов?

– Безусловно, – сказал я. – Особенно когда этот миллион есть.

– Сейчас вы мне скажете, что за него пойдут служить другие! – раздраженно воскликнул он. – У тех других есть свои родители, скажу я вам. И если все помалкивают, глядя на то, что там творится, – это не значит, что судьба моего сына для меня столь же безразлична!

– А как же сын генерала Тягунова? – спросил я. – Все-таки папа – замминистра. А парень в Чечне.

– Это настоящая семейная драма, – махнул рукой Борис Львович. – Даже не спрашивайте… Вы интеллигентный, порядочный человек, у вас работа такая, я все понимаю, но есть же предел. Я имею в виду изболевшееся отцовское сердце. Я неплохо знаю эту семью, уж поверьте, это достойные люди, хоть и в разводе, жена ночи не спит, плачет, не зная, где сын, что с ним. Ведь ни весточки не прислал, представляете? А как пропал, так бедные родители отчаялись, не знают, что и думать. Чеченцы, кстати, предлагали за выкуп его отдать. Но оказалось, речь шла совсем о другом парне.

– Однако это не мешает Геннадию Матвеевичу строить дачу, – заметил я.

– Да оставьте его в покое с этой дачей, – с досадой сказал банкир. – Он ее пальцем не коснулся. Строительство началось давно, когда с Пашей, сыном, все было в порядке, когда он учился здесь на высших курсах, был лучшим из лучших, за что ему дали капитана. Вот тогда у него с отцом и произошла размолвка. Тоже, как вы, стал укорять… Мол, офицерам жить негде, а ты хоромы возводишь. Семья должна быть на первом плане, вот чего мы никак не уразумеем. Семья – высшая ценность! А не родной коллектив, который вывел меня в люди. Отец говорит ему в шутку, конечно, у тебя жена вон какая, наверное, внуков будет полно. Куда я их вывезу? Вы не видели, кстати, бывшую уже супругу Паши Тягунова? Хотя бы на фотографии?

– Не пришлось как-то, – ответил я.

– А я, увидев ее впервые, потерял всякий интерес к журналам «Плейбой» и тому подобным!

– А раньше интересовались? – полюбопытствовал я.

– Ну я все-таки – мужчина, – расправил он плечи. – И еще кое-чего о себе понимаю. В наше время мы много чего с вами не посмотрели, много чего пропустили. Вот и приходится наверстывать.

Он поднялся из-за стола и проводил меня до двери.

– Всегда к вашим услугам, – он учтиво склонил голову. Я снова ощутил его потное рукопожатие. – По любому вопросу… – И прижал руки к сердцу.