Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

«Лёня Виноградов из нашего потерянного поколения был самым разгневанным. Дорвавшись первым до гранитного парапета, он начал изображать слово „Да“. Мише Еремину, самому грамотному и начитанному, выпало трудное слово „здравствует“. Имея опыт в рисовании заголовков стенгазет и пятерку по ботанике, я недурно справился с доставшимся мне словом „Пастернак“.

Остатков белил в ведре, одолженных у александринских актеров Ольги Яковлевны Лебзак и Константина Игнатьевича Адашевского, благословивших акцию, хватило и на восклицательный знак. Оглянуться и полюбоваться полуметровыми буквами напротив знаменитой решетки Летнего сада мы уже не рискнули. Как работали в три погибели, так и засеменили прочь на полусогнутых. Иногда для быстроты пользовались не занятой малярными принадлежностями рукой и скакали на трех конечностях. Разогнулись на Пантелеймоновской, где я тогда жил в двух кварталах от Невы.

Нашу здравицу Нобелевскому лауреату того приснопамятного 58-го года к утру соскребли. Краска вряд ли успела засохнуть, но надеюсь, ответственным за безопасность правительственных трасс шестеркам пришлось попотеть больше, чем нам» (Уфлянд, с. 290).

На следующий день Пастернак отправил в Стокгольм телеграмму: «Бесконечно благодарен, тронут, горд, удивлен, смущен».

24 октября «Новое русское слово» вышло с передовицей: «Пастернак – лауреат Нобелевской премии»: