Отнимать и подглядывать

Эти фильмы и были мощнейшим механизмом, формирующим идентичность. Согласно этим фильмам, маленький советский человек был равен самому себе. Точка и подчеркнуть.

Конечно, в конце 1940-х появились фильмы о более продвинутых товарищах. С одной стороны, шикарные биографические картины о русских ученых, художниках и военачальниках, снятые в рамках кампании борьбы с низкопоклонством и космополитизмом. С другой стороны – фильм «Весна» (1947) – сплошные актеры, режиссеры и академики. Такой вот псевдо-Голливуд. Псевдо – потому что настоящий Голливуд, где Золушка возносится до вершин славы, – это, конечно же, «Светлый путь» (1940). Но он-то как раз Сталину не понравился. Потому что маленький человек должен остаться таковым.

Не знаю, были ли «байопики» рубежа 1940–1950-х, вкупе с фильмом «Весна», провозвестниками застойных фильмов про советских випов. Но мне кажется, что хрущевская десталинизация загадочным образом модифицировала кино. Единый и недосягаемый вождь рухнул. Золотой идол раскололся и разменялся на червончики областных и районных руководителей, которых теперь никто не мог расстрелять или стереть в лагерную грязь. Они сами стали вождями. Едиными и недосягаемыми в районных и областных масштабах.

Точно так же в кино косяком пошли образы начальства, военного и гражданского. В какой советский фильм ни плюнь – главный герой то академик, то писатель, то генерал, то крупный промышленный руководитель. Не говоря о партийных секретарях. А если уж простой человек, то либо Робин Гуд («Берегись автомобиля»), то какая-никакая, а начальница («Служебный роман», «Москва слезам не верит»).

Наступила смена идентичности. Нет более механизма, который воспроизводит ценность «быть маленьким человеком». Насмотревшись советско-застойных фильмов (а также воспоследовавших «Бригад»), наш человек стал глядеть в Наполеоны. Он перестал быть равен самому себе. Он возмечтал о славе, богатстве и могуществе. То есть о власти. Всеобщей, глобальной, безграничной и беспощадной, что особенно важно. Возмечтал о стрелках, которые он проводит на карте. А также о «стрелках», где он разводит пацанов. Он стал в своих фантазиях сильным, жестоким и бестрепетным. Стал Сталиным-в-себе и даже отчасти Сталиным-для-себя, как сказал бы философ гегелевской школы.

Но, поскольку в реальности такое перевоплощение невозможно, наш бывший маленький человек нашел в недавней истории свою точку идентификации: образ вождя народов. А также точку зрения, обратите внимание. Почти все исторические и социальные суждения наших современников делаются как бы с властной вершины. Люди охотно становятся на место власти, которая, бедняжка, просто вынуждена была сгонять крестьян с земли, закрепощать рабочих на фабриках и бросать почти безоружных солдат навстречу гитлеровским танкам. Но они почти никогда не становятся на место тех, кого сгоняли, закрепощали, кидали на смерть. Люди в своих фантазиях «рулят и разводят» (виноват, «вяжут и разрешают») – кого-то другого, кого они сами за людей-то и не считают.

Меж тем это они сами и есть. Они, они, которые по утрам и вечерам теснятся на станции метро «Курская-кольцевая», под свежеотреставрированным именем их палача, которого они считают богом.

Маленький человек, ну а дальше-то что?

Петр Минаев, автор «Тихого Дона»

Современных писателей осуждают за то, что они забыли о священной миссии художника. За то, что они слишком уж благополучны. Забыли об ответственности – перед людьми, Богом, судьбой, перед самой жизнью, которую им назначено отражать в своих книгах. Наконец, за то, что они пишут не для народа, а для узкого круга литературных заправил: редакторов, членов жюри различных премий и директоров разных фестивалей, куда так приятно съездить за счет приглашающей стороны. То есть литература превратилась для них из высокого служения в заработок или даже в забаву.

Да, литература – штука трудная. Подчас даже трагическая.

Писатели и поэты спиваются, стреляются, гибнут в тюрьмах и на дуэлях и вообще влачат жизнь, полную несчастий и неудобств. Так повелось издавна. Гомер был слепой. Сократа отравили. Софокла наследники выгнали из дому и вообще чуть было не объявили умственно неполноценным. Сервантес сидел в тюрьме. Кристофера Марло убили, Андре Шенье казнили, а в ныне благополучной Скандинавии в Средние века царили жесточайшие литературные нравы. Поэты-скальды своими стихами покупали у королей право на жизнь, и такие стихи назывались «Выкуп головы». Что касается писателей-самоубийц, их полный список приведен в книге Григория Чхартишвили, которая так и называется – «Писатель и самоубийство».

В этом надо разобраться подробнее.