Отныне и навсегда

Забрать картину с выставки не так-то просто. На самом деле такими полномочиями наделены только владелец и страховой агент. Поэтому остается лишь один способ, мысли о котором повергают меня в ледяной ужас. Я вспоминаю себя в те опасные годы войны, когда я пробиралась через лес, чтобы подорвать нацистские воинские поезда. Тогда последствия были куда серьезнее и охватывали гораздо больше людей. Сейчас под угрозой только я, моя работа и, быть может, справка о наличии судимости.

Мне нужно временно повредить Прекрасную Ферроньеру, чтобы на ночь ее забрали на консервацию. Когда мастерские опустеют и все, кроме охраны, уйдут, я зарегистрирую Бена с его оборудованием как страхового агента, и у нас будет время до рассвета, чтобы раскрыть секрет картины. Придется рискнуть собой и своей карьерой, но иного пути нет. И потом, и то и другое существует только ради того, чтобы разгадать загадку. Жизнь за пределами этой истории я пока не могу представить.

Нужно дождаться позднего вечера.

Стоило мне появиться на работе, как Анна тут же настигла меня у рабочего стола.

– Привет, ну как, чувствуешь себя обновленной? – спросила она.

– Еще как, – ответила я. – Замечательно отдохнула.

Не говорить о Бене было сложно. Когда я не с ним, мне постоянно хочется произносить его имя, думать о его лице и теле, вспоминать, как он растянулся своими длинными конечностями у меня на кровати и выгибался под моими прикосновениями. Я кивнула, пытаясь скрыть радость за невозмутимым выражением лица, которое так усердно старалась сохранять.

– Кажется, тут замешана любовь, – с улыбкой сказала Анна. – По тебе видно.

– Если я скажу, что ты права, сможешь обойтись без вопросов? Для меня самой это в новинку.

– Эх, молодость, любовь… Ладно, не буду выпытывать… по крайней мере, сегодня, – ответила она.

Когда мне придется уйти, я буду скучать по Анне. А уйти мне придется, хотя бы на пару десятков лет. Так я поступаю почти всю свою жизнь: с того момента, как построила этот дом и назвалась мадам Бьянки, и до тех пор, пока послезавтра кому-то не придется потерять свою работу, и я настою на том, что это должна быть я. Но, как сказала бы я-мадам Бьянки: «Я не прощаюсь, а говорю “до свидания”».

Я часто гадала, посмотрит ли кто-нибудь на портрет моей прошлой инкарнации в вестибюле и скажет: «Вы же совершенно одинаковые». Не считая того раза с семьей Бена, такого еще никогда не происходило. Даже когда я стою рядом с Прекрасной Ферроньерой и Бен переводит взгляд с нее на меня, он не замечает сходства. Когда в истину сложно поверить, она становится невидимой. Странно, что люди так охотно предпочитают понятную им ложь.

Остаток дня я занималась отчетами, стараясь облегчить жизнь тому, кто сменит меня на этой должности мечты. Я думала, что пришла сюда исключительно ради ответов, но в итоге полюбила эту работу. Мне нравилось с головой погружаться в такое количество красоты и знаний. Я полюбила даже свой простенький уголок – офис куратора с заурядным столом у длинного элегантного окна. В этой же комнате я развлекала герцогов и принцев, немного напоминая горничную, ставшую королевой. Мадам Бьянки была своего рода революционеркой, но сейчас она радуется и гордится тем, что отложила свои шелка и драгоценности и заслужила право сидеть в этом скромном офисном кресле на колесиках. Женщина, которой я стала, была создана здесь, и этот уголок был таким же моим домом, как и весь огромный особняк. Но скоро нам снова придется попрощаться.

Еще одна ночь, и галерея уйдет в прошлое. Она была моей тихой гаванью и прибежищем, тем из немногих мест, где мне было спокойно. Но, как это обычно бывает, пришло время двигаться дальше.

* * *

В моем кармане припрятан маленький баллончик с водорастворимой аэрозольной краской. Я рассчитала время так точно, насколько это было возможно. И теперь, дождавшись часа, когда на выставке после окончания рабочего дня будет больше всего посетителей, начинаю пробираться через толпы, разглядывающие картины. Киваю охраннику, проходя мимо него, и ныряю в гущу людей, беззвучно моля о прощении. Это будет не первое посягательство на картину в галерее, успокаиваю я себя. Суфражистка Мэри Ричардсон изрезала картину «Венера с зеркалом» в знак протеста против ареста миссис Панкхерст. Она никогда не закрывала глаза на жестокость и разногласия из-за страха. Нужно воззвать к ее духу. Еще были экоактивистки, вылившие на полотно Ван Гога суп. Я считаю, что есть более удачные цели, на которых они могли бы выместить свою ярость, но они с самого начала знали, что не испортят картину навсегда. Я тоже это знаю.

То, что планирую я, куда менее разрушительно, чем суп, и абсолютно точно временно. И все равно мне плохо – даже ужасно, – но я напоминаю себе, что это может помочь спасти жизнь.