Отойди от моей лошади

– Вот именно, – говорю. – Умотаю куда-нибудь подальше, буду охотиться и ни о чём не думать.

– А в школу к нам не зайдёте? – спрашивает она. – Не расскажете насчёт подводной охоты?

– Не знаю, – говорю. – Подумаю. И называй меня, пожалуйста, на «ты» – я не старик какой-нибудь…

Она засмеялась и сказала:

– Хорошо. Так и буду. А что ты ещё делаешь, кроме подводного нырянья?

– Да так, – говорю, – разное. То да сё. Читаю. В кружки хожу – авиа и фото. Уроки ещё делаю. Иногда долго приходится сидеть: троек у меня многовато. А у тебя? – говорю.

Она вдруг ужасно смутилась, покраснела и говорит тихо:

– Я отличница.

Я свистнул, остановился и долго глядел на неё, а она отвернулась и стояла вся красная. Не понимаю, что с ней произошло. По-моему, прекрасно быть отличником, я бы так с удовольствием, только у меня ничего не выходит.

– Пошли, – сказал я. – Чудо-юдо. Ты, наверное, в десять кружков ходишь и ещё староста, а?

– Нет, я не староста. Я никто. И в кружки я не хожу. Я не умею.

– Ни в один?

– Ни в один.

– Дурочка ты несчастная, – говорю. – Там иногда знаешь, как интересно бывает?

Она говорит:

– Я знаю. Я догадываюсь. Но я не умею.

– Да что ж тут уметь! – говорю. – Например, фото. Все плёнку заряжают – и ты плёнку заряжаешь. Все ставят выдержку сотую долю секунды – и ты ставишь сотую долю секунды. Допустим, снимаем окно или цветок в горшке. Все вместе. Все – клац затвором. И ты тоже – клац! И всё! Понятно?

– Понятно, – говорит. – Но я не умею.

– Совсем ты тютя, – сказал я. – Чего ж тут уметь!

Она говорит:

– Я сама не знаю. Вроде бы всё понятно, а я не умею. Плёнку-то, наверное, я смогу зарядить, а вот в кружок ходить я не умею.

Я подумал немного и говорю:

– Вроде бы я тебя понимаю. Точно. Ходишь-ходишь, ходишь-ходишь в этот кружок, и иногда такая тоска найдёт. Правильно я говорю?

– Не знаю, – сказала она. – Вот мы и пришли. Я тут живу.

Домой я бежал, размахивая портфелем, и пел песню на собственную мелодию. Мелодию я сам сочинил, внезапно. Немного похожую на «А за окном то дождь, то снег». А слова я не помню, что-то вроде:

Всё в голове у меня вверх ногами.
Привет!
Тра-ля-ля!
Ура! Ура! Ура!

Что-то в этом духе.

Я летел по улице, как метеор, и даже чуть не сшиб ларёк с пивом, а какой-то дядька сказал про меня, ткнув в меня пальцем:

– Эти ещё нам покажут.

Но у меня всё равно было прекрасное настроение, хотя он меня и ткнул.

Во-первых, потому, что нашёлся портфель: любому ведь понятно, что было бы со мной в школе и дома, если бы они узнали, что я портфель потерял.

А во-вторых, потому, что у этой девчонки мне здо́рово понравилось. У неё по всей комнате – на шкафу, на разных полочках, на печке, на окне – стояли фрегаты, корветы, яхты, ещё какие-то незнакомые парусные лодки – много-много всего. Вся комната была в парусах. А на стене висели часы, из которых выпрыгивала кукушка. Сколько раз я слышал и читал про такие часы, а никогда не видел.

Я спросил:

– А кто делал корабли?

Она говорит:

– Да так… Они просто так стоят.

– Ага, – сказал я. – Понятно. – И не стал приставать.

Потрясающие были корабли, я их рассматривал как обалделый. Одно окно в комнате было открыто, в комнату залетел ветер, и все паруса тихонько шевелились.

Я сказал:

– Здо́рово у тебя. Очень. Я бы в такой комнате жил и забот не знал! И как всё аккуратно сделано, с ума сойти можно.

Она говорит:

– Это папа делал.

А я сказал тогда:

– Годика через два-три здесь вообще места жить не будет – одни корабли.

Она засмеялась и говорит:

– Всё. Больше не будет. Он исчез.

– Кто исчез? – спросил я.

– Папа.

– Как исчез? Куда?

– Не знаю. Пропал. Исчез.

– А мама – что, тоже исчезла?

– Нет, мама не исчезла.

Паруса от ветра шевелились, я всё никак не мог прийти в себя и почти не слушал её.

Мне было так здо́рово, такое что-то непонятное со мной творилось, что всё во мне прыгало, и я чувствовал, что должен вот сейчас, немедленно что-то сделать. Вдруг я увидел в окно, что напротив, через улицу, стоят автоматы с газированной водой, две штуки, и тут же мне так захотелось пить, так захотелось, ну просто ужас… Я даже чуть не выпрыгнул в окно, тем более, что оно было совсем не намного выше, чем простой первый этаж, – на капельку. Само собой разумеется, я не выскочил, всё-таки неудобно, я схватил свой портфель и стал прощаться и выбежал на улицу. Смешно, но про воду я совершенно позабыл и помчался сразу домой, размахивая портфелем и напевая песню.

Когда я пришёл домой, был уже почти вечер. Мама увидела меня с портфелем и долго разглядывала, как будто ей уже звонили из школы, что меня выгнали. Потом она сказала:

– Что, дорогой, тебя заставили в школе сидеть за нарушение дисциплины? Или за плохую отметку?

– Ну что ты, – говорю.

– Но ты же с портфелем! Значит, не был дома, а?

– Чепуха. Я тут к одному пареньку заскакивал. Может быть, мы теперь вместе уроки делать будем.

– Вот это очень мило, – сказала мама. – Я давно тебе это советовала. Ум хорошо, а два – лучше.

– Это верно, – сказал я. – Два ума лучше. – И ушёл в другую комнату делать уроки.