Отойди от моей лошади

Я разложил учебники и тетрадки и просидел так часа два, но делать ничего не мог, не получалось почему-то. Вообще я даже плохо на месте сидел, будто во мне работал неспокойный моторчик: чух-чух, чух-чух, чух-чух… Он работал всё тише и тише, а потом заглох и перестал мне мешать, но с уроками всё равно ничего не получалось, и вдруг я почувствовал, что настроение у меня поганое-поганое. «С чего бы это?» – думал я.

А как, между прочим, зовут эту девчонку? Нет, я не знал, я не спрашивал у неё.

А какой у неё номер школы?

А номер дома?

А квартиры?

Ничего я не знал!

Я представил себе, как она сидит дома одна, в кружки не ходит, в комнате у неё темно, окно открыто, а она сидит у окна и смотрит на улицу, и ветер шевелит паруса её кораблей. Я представил себе всё это и быстро встал, снова во мне заработал моторчик: чух-чух. Вдруг я всё сообразил, схватил папину старую кепку, его шарф и очки, надел плащ, шарф и очки спрятал под плащ, в руки взял тетрадку и выскочил на кухню.

– Куда, дорогой? – спросила мама.

– Не сходится там с тракторами, – сказал я. – Как ни бьюсь – не сходится. Может, вдвоём мы быстрее сообразим. Я к этому пареньку слетаю.

– Ну, лети, дорогой, – сказала мама. – Учись.

Я выскочил во двор, после – на улицу…

Уже стемнело совсем. «Всё ясно, – думал я, – её окна как раз напротив автоматов с газированной водой».

Когда я подошёл к этим автоматам, я не смотрел на окна, хотя узнать меня было довольно-таки трудно: очки, шарф, кепка, плащ – ничего этого на мне днём не было. Может быть, поэтому я всё-таки не выдержал и посмотрел и тут же вздрогнул, будто меня куснуло током, – так точно я всё отгадал.

Она сидела у окна и смотрела на улицу, а в комнате было темно, и паруса кораблей, наверное, шевелились, потому что на улице ветер дул страшный. И тоже почему-то было темно, только светились лампочки в самих автоматах.

Я отвернулся и стал искать стакан, чтобы попить, сначала на одном автомате, потом на другом, но стаканов не было. Ветром их, что ли, сдуло?!

Я стал крутить головой во все стороны и вдруг увидел, что она выпрыгивает из окна и бежит, не глядя по сторонам, через улицу, ко мне. А в руках у неё – стакан.

– Возьмите стакан, – сказала она, подбегая. – Вы пить хотите?

– Да, – сказал я басом. – Пить.

Наверное, я не брал стакан, потому что она сказала:

– Вы не стесняйтесь, пожалуйста, и пейте. Здесь вечером нет стаканов. Только утром и днём. А многие идут и хотят пить.

– Вот как, – сказал я басом и немного хрипло. От волнения, что ли. – 3-занятно!

– Ну да, – сказала она. – Я, как увижу, что кто-то пить хочет, вылезаю со своим стаканом и пою человека, а потом опять в окно залезаю… Залезу и жду.

– Чего ждёшь? Чего ты ждёшь?! – заорал я, а сам схватил себя за уши и дёрнул изо всех сил, потому что почувствовал, что сейчас, вот сейчас я зареву.

– Это я, – говорю. – Не узнала, нет?

– Кто вы?

– Ну… я, Алёша… Портфель и всякое такое…

– Вас… не узнать… тебя совсем не узнать.

– Да, – говорю я. – Да. Не буду я пить, не хочу. Иди, надевай быстро пальто и пошли гулять.

– Сейчас, – сказала она, побежала через улицу, влезла в окно и тут же, в пальто уже, вылезла обратно.

– А мама где? – спросил я.

– На работе. Во вторую смену.

Мы пошли, наклоняясь вперёд, против ветра, и сразу же взялись за руки, чтобы не упасть от этого сумасшедшего ветра.

Она крикнула:

– А куда мы идём?!

– Гулять! – прокричал я. – Нечего тебе сидеть у окна. Просто будем гулять.

– Ладно! – крикнула она. – Всё равно в такой ветер редко кто пьёт воду! – И тут же у какой-то тётки ветер вывернул зонтик наизнанку, и мы стали оба хохотать, хотя это было нечестно, и хохотали до самого угла, а после свернули направо, и здесь ветер был потише, и я сказал:

– Бежим вон туда. Хочешь? Я там видел однажды здоровенную собаку, она несла в зубах авоську с продуктами, портфель и куклу, а на ней верхом ехала девочка. Хочешь, покажу тебе это место?

– Хочу, – сказала она.

– Ну, бежим, – сказал я.

И мы помчались, и я всё время думал, как легко и красиво я бегу, как настоящий бегун.