Отойти в сторону и посмотреть

Напряжение от первого броска в неизвестное спадает. Слава что-то рассказывает без конца. То про сестру, что никак не могла забеременеть, пока они всей роднёй не махнули на источник к монастырю, поворот к которому, кстати, проехали минут десять назад, не перепились там на радостях и не попрыгали все в ледяную купель. Все, кроме, собственно, сестры. Месяца не прошло – та на сносях. Чудо, да и только! То про начсклада гэсээм их автопарка, с портретом Сталина метр на два, руки неизвестного мазилы, в каптёрке. То про жену, с которой ему повезло. «Всё хозяйство тянет». И чуть ли не сады Семирамиды на десяти сотках взрастила, вперемешку с курями, козами и коровой… Я слушаю вполуха, изредка подыгрывая междометьями и жестами рук, и постепенно погружаюсь в монотонное течение пейзажа за приоткрытым пыльным окном грузовичка, уворачиваясь от редких встречных вопросов.

Возделанные поля с «пауками» оросительных систем. Ровные аллеи пирамидальных тополей вдоль ответвляющихся от основной трассы дорог. Какие-то террасы на сопках в стороне. Карьеры. Персиковые сады за живыми изгородями акаций со стороны дороги и ветхими сарайчиками сторожей, а то и просто выгоревшими армейскими палатками. Кругом солнце и пыль. Чистая, не вызывающая брезгливости пыль. Как вода из родника отличается от прозрачной жидкости в стакане из автомата с газировкой на Курском вокзале, так пыль степных дорог отличается от взвеси, что накапливается за день в раскалённых коридорах улиц больших городов.

Нежный Дрёма своими мягкими пальцами прикрывает веки. Бессонная ночь даёт о себе знать. Хочется пить. Но ещё больше хочется ни о чём не думать. «Поспи, поспи. Рано, поди, поднялась…» Славный он, этот Слава. И так вписывается во всё со своим кряхтящим грузовичком, с беременной сестрой, с женой, персиками, солнечной пылью, бегущими по равнине тенями небольших облаков…

…Тень огромного орла со всадницей на шее отражается на слепом полотне ночи. Замерший полёт. Как иллюстрация к действию. Я вижу, точнее – знаю, – что они несутся над бездной, на дне которой какое-то движение, мельтешение предметов. Но мельтешение гармоничное, строгое. Я чувствую это.

Вдруг что-то нарушается. Сумерки бездны освещает молния опасности. Иллюстрация перестаёт быть просто картинкой. Огромная птица, сомкнув крылья, одним росчерком пространства оказывается внизу. Ещё миг – и она взмывает обратно в вечную ночь. В когтях её огромных лап один из странных предметов, что копошились там, на дне…

С оглушающим скрежетом тормозов грузовик, юзом еле удержавшись в пределах обочины, встаёт, как вкопанный. Тело, прямиком – в обход спящего сознания – среагировало молниеносно. Выбросив вперёд руки, я только чуть прикладываюсь лбом о боковую стойку кабины.

– Господи! Ты это видела?!

– Что?! – конечно, видела. Но мужику лучше этого не знать.

– Нет, ты видела?!!

– Я заснула…

– Вот там! Там! Только что был колхозный «уазик»! Вылетел из-за кустов с грейдера! Нас не видел, а может, пьяный! Я только подумал: «Всё, капец! Деваться некуда…» По тормозам… Понесло… Аж зажмурился, прости Господи! А его нет! Как растворился!

– Вы уверены?

– Да какой там! Всю родню за секунду вспомнил!

У него лицо в испарине. Выскакивает из машины, бежит вперёд к повороту на просёлочную. Крутится там, поглядывая то по сторонам, то вверх. Возвращается, обходит грузовик, залезает обратно в кабину и закуривает. Пара минут проходит в молчании.

– Ну, что там?

– Следы.

– Чьи?

– «Уазика».

– И что?

– И прерываются… Назад не сдавал – видно… Не понимаю!

– Слава, вы уверены, что не заснули за рулём? Знаете, бывает так, на секундочку…

– За мной не водится! – он щелчком вышвыривает окурок в приоткрытое окно. – Ладно, поехали. Сто лет гадать можно… Всё равно не понимаю!

Это «не понимаю» отражается на его лице ещё около двух часов – до конца пути.

Мне всё равно хочется спать. На лбу вздулась небольшая шишка, и голова слегка побаливает. В полусне, иногда резко открывая глаза, когда грузовик подскакивает на особо крупной выбоине, мне кажется, что я вижу всадницу на шее огромной птицы, тенью на слепом полотне ночи…

Дом на окраине Симферополя, под кроной огромной шелковицы, небольшой, но очень уютный.

Дворик и терраса под навесом из винограда. Цветы вдоль выложенных старым кирпичом, как брусчаткой, дорожек. У гаража из неоштукатуренного ракушника – густой малинник. За домом сад – действительно ухоженный. Персики, черешня. Кроны аккуратно подрезаны, стволы побелены, земля у корней вскопана и прополота. За садом маленький скотный двор. Начисто вытоптанный, без единой травинки. Зверья не видно – жара. Только копошение и редкое кудахтанье из сараев. Всё просто, добротно. Как и должно, наверное, быть. Или, скорее, как и было испокон века.

В доме прохладно, светло. Белёные стены. Дощатые, тоже выбеленные не то хлоркой, не то частым мытьём полы. Полки, рюшечки, занавески, циновки, подоконники, пара фотографий стариков…