Отойти в сторону и посмотреть

– Предполагаю… Так вы… ты хочешь сказать, что бессмертие – вещь достижимая?

– Зная, о чём ты спрашиваешь, скажу: нет. Тело обязательно износится и умрёт. Хотя проживёт по условным меркам достаточно долго. Может, пятьсот лет. А может, тысячу. Но кто считает эти дурацкие года? Разве что выжившие из ума раввины! Дела важнее времени. Их непрерывная цепь, их плотность, если хочешь, важнее любых оценок… Да и с философской точки зрения бессмертие не может существовать. В этом мире вообще не может быть «бес» или «без», как ни напиши. Только «с». Отрицание – непозволительная роскошь. Так что смерть есть. Вопрос только, ЧТО она есть… Умирает дерево – его пилят на дрова, дрова сгорают в камине загородного дома прекрасной пары как-то осенним прохладным вечером – пока хозяева пьют вино, греются у огня, болтают, занимаются любовью… Золу рассыпают под розовыми кустами. Следующим летом юный сорванец – их сын, – нарезав красивый букет, спешит в большой город на свидание и дарит его очаровательной леди. Вечером, у себя дома, перед сном юная барышня вдыхает этот потрясающий аромат любви и неги и засыпает. Ей снится сон: страна, в которой они все живут, разорена войной и бедствиями. Юный кавалер – погиб. Дом его родителей – пепелище… Она в ужасе просыпается. Но лишь еле уловимый запах роз напоминает о том, что мир был таким, каким она его помнит. А сейчас она одна. И приторный запах золы щекочет ноздри. Её кавалер погиб, дом его родителей – пепелище… Она умирает и видит сон: на следующий день после первого свидания они гуляют в парке. Бабье лето, но ещё жарко. Они пьют холодный лимонад, смеются, болтают. А потом едут за город – знакомиться с родителями. По дороге они встречают дровосека, везущего в их дом дрова для печи и камина, – вечера нынче прохладные… Вопрос: было ли это то же самое дерево?.. Смерть порождает смерть, продолжая жизнь. Жизнь порождает жизнь, отдавая дань смерти. Так где же граница и есть ли она вообще, скажи мне? Ты ведь уже знаешь ответ на этот вопрос, правда? Вспомни, что ты почувствовал, когда читал моё письмо?

– Всё, что угодно, кроме страха. Может, действительно, некоторую забавность…

– Нет. Не это главное. Ты же поверил! Что заставило тебя поверить?

– Ты…

– Нет, Макс, не я. Она.

– Не могу отделаться от странного, даже, наверное, слегка пугающего чувства – я вижу сейчас перед собой свою… жену. Но только вижу. Пусть волосы другие… одежда, это странное существо рядом с тобой… Дело не в этом. Я вижу, но не чувствую!

– Это логично. Я не твоя жена, Макс.

– Разве такое возможно?!

– Ты так и не понял. Я – совсем другая. Твоя жена, ещё не будучи ею по законам формальных рамок приличия, познав последнее откровение жизни, осталась здесь. Не без моей помощи, конечно.

Но это не парадокс, как принято считать. Просто один из вариантов хода вещей. Ты никогда не задумывался, что слово «вещь», которое мы употребляем, не задумываясь, ежедневно по нескольку раз, и «вещество», что используем значительно реже, – однокоренные?.. Это риторический вопрос.

Вмешавшись в ход вещей по причинам, которые теперь даже я склонна называть безумными, я выступила – не подозревая тогда об этом – в роли творца. Воздействовав на вещество времени, я открыла новые пути жизни и воспользовалась ими. Я могла лишь предполагать последствия. Именно поэтому склонна теперь иронично относиться к собственным действиям. Ведь это была дурость чистейшей воды. Видимо, я отыгрывалась за все недопережитые страхи и превозмогания, и ещё… я очень хотела изменить мир. В одном конкретном месте. Уже потом я поняла, что, начитавшись в детстве всякой научной и прочей фантастики, втайне рассчитывала на реализацию какого-нибудь из популярных «парадоксов». Что-нибудь вроде «петли времени» или перераспределения событий будущего при избирательном воздействии на причины в прошлом… Но вместо этого я сотворила новый мир. Даже два! И насколько бы трудно тебе ни было понять это, но ты видишь перед собой ОДНО существо. А сзади, в двадцати шагах, у опушки, прислушивается к нашему разговору совсем ДРУГОЕ. Мы похожи. Может быть, даже подобны. Это как «близкие люди». Близкие ритмом, восприятием, моторикой… Но разные.

– Хорошо, я могу допустить разделение вещества, даже гипотетически универсального… Но душа?!