Отойти в сторону и посмотреть

– Я не плачу. Это другое… Само… Не слёзы… Если бы не ты, я бы стояла и стояла так. Капли падали бы мне под ноги… А я бы стояла… Пока не превратилась бы в холмик сверкающего жемчуга…

– Ну, всё, всё… Пойдём.

Они молча идут обратно через поле. Огибают лес. За оврагом на косогоре виден их дом. Собаки, издалека почуяв приближение хозяев, затевают радостную брехню.

Проходя мимо поваленной сильным ветром ещё в середине весны берёзы на опушке, Лика вдруг останавливается:

– У нас же есть бензопила?

– Есть, а что?

– Давай распилим эту берёзу на дрова.

– Деточка, у нас дров – две ядерных зимы можно пересидеть!

– Не в этом дело. Мне кажется, если просто оставить её гнить здесь – это как-то… неправильно. Нет, не так. Это правильно. В смысле, тоже правильно. Но я хотела сказать, что можно оставить всё, как есть. А можно сделать иначе. И не только пока что-то живо… буквально. Понимаешь?

– Ты хочешь, чтобы жизнь этого дерева после смерти продолжалась не сама собой, а как будто мы вмешались и изменили что-то?

– Ну, наверное, можно и так сказать…

– Этот мир был создан Смертью, дабы она обрела жизнь[21]… М-да. Хорошо, Принцесса. Будет тебе эта берёза дровами!

– Я хочу домой.

– Я тоже. Идём.

– Нет! – Лика обнимает Макса за шею обеими руками и шепчет как будто в пространство за его спиной: – Как бы ни было прекрасно это место, наш дом не здесь…

– Не совсем так, девочка моя. Не совсем так… Но я понимаю, что ты чувствуешь. – Макс стоит неподвижно и только гладит её рукой по волосам. – Здесь – это там, где мы. Здесь – это просто мы. Но если единственный способ что-то перекроить – это поменять его на «там», то – это не значит поменять место. Само здесь должно стать иным. Не просто расшириться в смысле там горизонтов и всего такого. Нет. А именно иным. Это можно сравнить с реконструкцией дома. Но не по причине расширения семьи или обыкновенной прихоти. А если вдруг солнце станет подниматься с севера, а не с востока, как положено. Тогда старая планировка и даже архитектура перестанут соответствовать… Я вообще начинаю подозревать, что никакого «там» нет…

– Ты думаешь, мы тоже когда-нибудь сможем? – она как будто не слушает его.

– Что?

– Ну, как она… выйти…

– Конечно. Учитывая, что никакая она не «она». Сначала-то она – ты. А уже пото-ом… точнее, где-то далеко-далеко – она.

– Я вдруг подумала, а если у нас получится, и мы тоже захотим во что-то вмешаться, изменить…

– Зачем?

– Не знаю… Я гипотетически.

– Гипотезы – это для романистов. Не наш профиль. Нам некогда, деточка. У нас каждую минуту жизнь простаивает! Я есть хочу, собаки, вон, уже сейчас a capella запоют, Игнат завтра приедет… с девочкой – надо в доме прибрать, хотя бы для очистки совести, а Боря, наоборот, в город зачем-то собрался – просил на электричку отвезти…

– С какой девочкой? – Лика резко отстраняется от Макса.

– Откуда я знаю. С хорошей, наверное, раз по секрету мне шепнул.

– А ты мне не сказал ничего!

– Вот, говорю.

– С девочкой… Боже мой! Надо бельё поменять и полы протереть… – Она берёт Макса за руку и буквально тащит в сторону дома. – Ты мне, кстати, сколько уже обещаешь фотографии в гостиной развесить! Стены уже месяц как перекрасили… Ох, чувствую, будем мы с тобой,

как два дурака

– … мы, как два дурака, так и не узнали! Не спросили главного: как, когда?! Что там у них стряслось в 2046-м? Наука продвинулась или всеобщее просветление наступило?

Макс валяется на кровати, подперев голову рукой, и курит. Я сижу в кресле у окна, за которым глухая, глухая ночь.

Вечером мы немного выпили. И сейчас продолжаем. У каждого из нас по пузатому стакану в руке. Иначе мне было бы никак не забраться так далеко, с моими-то инстинктами жаворонка. Но алкоголь не опьяняет, лишь поддерживает в тонусе. Хотя от бутылки «Финляндии» уже почти ничего не осталось. Зато всего остального слишком много. Всегда так – слишком много всего…

– А я так и не спросила, знает ли она, как я оказалась дома в своей постели тогда – с вершины той скалы…

– А я хотел поговорить о геополитических процессах…

– А я – узнать, что за существа живут в пустыне и ловко прикидываются маленькими смерчиками…

– И вообще, мы даже ни слова не спросили, как она сама… Ведь семьдесят семь… пусть условных, но лет! Это ведь целая жизнь! Другая жизнь…

– Всё. Хватит. Я уже лопну сейчас от этих разговоров. Может, всё-таки прочитаем письмо? Оно даже не запечатано…

– Ты же сама говорила: потом, потом. Вечером. А уже скоро светать начнёт. Или ты имела в виду следующий вечер?

– Это не от нерешительности. Если ты на это намекаешь, хитрый лис. Это как последняя вкусная капелька, понимаешь?

– Ещё бы не понять. «Остатки – сладки». Я сам любитель, ты же знаешь.

– А сейчас я вдруг подумала: почему «последняя»?

– Да? А я вот вдруг подумал: почему «капелька»? У нас ведь что не прецедент – так море разливанное!

– Не издевайся!

– Кто издевается, Принцесса! Я просто смеюсь. А у тебя уже сон за разум заходит. Может, отложим на завтра? Поспим немного?

– Нет. Давай сейчас.