Оторва с пистолетом

Но более существенное «открытие» Лена сделала тогда, когда вынула руку из снега. К перчатке прилип маленький клочок желто-черной собачьей шерсти. Точно такой же, которой были отделаны унты «сиплого». Вот это номер!

Выходит, здесь топал не гипотетический папаша мальчика, а «сиплый»? У самого мальчика были обычные валенки, это Лена помнила. Впрочем, у его папы тоже могли иметься унты…

Лена почувствовала, что запуталась и скорее сдохнет, чем разберется во всей этой истории. А на фига ей, кстати, разбираться? Кто она такая? Мисс Марпл, что ли, или Настя Каменская? Ей ноги делать надо, пока туда, к пустой избе, не нагрянула на снегоходах жуткая «Лиса-Чернобурочка». А то и эту самоделку с порезанными колесами ни за что ни про что на нее повесит…

И все же она попыталась подъехать ближе к испорченной машине. Зачем — самой непонятно…

Лучше бы она этого не делала!

Носок правой лыжи примял рыхлый снег и накатил на что-то, лежавшее в снегу. Когда Лена отодвинула лыжу и посветила на это «что-то», у нее глаза на лоб полезли от ужаса…

Фонарь высветил мертвое, заледенелое лицо с запорошенными снегом глазницами.

ШУТКИ В СТОРОНУ

Коротко взвизгнув и обронив фонарик, Лена, не разбирая дороги, побежала на лыжах прочь от страшного места. Как она лыжи не поломала и лоб о деревья не разбила — неизвестно. Как добежала до шоссе — не помнила. Сбросила лыжи, отшвырнула палки в сугроб, выбралась на обочину и побежала уже по асфальту куда-то под горку, даже не думая о том, бежит она по направлению к городу или наоборот. Лишь бы подальше, лишь бы подальше!

Сколько времени продолжался этот «забег», Лена не засекала, какое расстояние пробежала за это время, не измеряла. По сторонам она не глядела, вперед тоже. Несколько раз мимо нее проносились машины, встречные и попутные, но Лена даже не обращала на них внимания.

Лена остановилась лишь тогда, когда пологий спуск дороги прекратился, сменившись подъемом, и бежать стало труднее. Отдуваясь, она пошла шагом в прежнем направлении, постепенно приводя в порядок взбудораженную психику.

Странно, но застреленные ею Гриб и Гундос произвели на . нее куда более слабое впечатление, чем это лицо, на несколько секунд показавшееся из снега. В подвале на Федотовской она тоже боялась, волновалась и так далее, но такого панического ужаса не ощущала. Там она даже нашла в себе силы обшмонать жертв, забрать у них деньги, оружие, сотовый телефон, пейджер, хотя вообще-то делать этого не стоило. Во всяком случае, она несколько минут обшаривала окровавленные трупы — и не чуяла ничего сколько-нибудь сравнимого по силе с нынешним страхом. Хотя там, на развилке просеки, ни крови, ни кровавых ран она не увидела. Просто лицо, почти такое же белое, как снег, и глазницы, запорошенные снегом. Это лицо и сейчас, словно бы наяву, продолжало маячить у нее перед глазами.

Только пройдя в горку еще метров сто, Лена понемногу стала отдавать себе отчет в своих действиях и понимать, отчего так сильно испугалась.

Во-первых, за последние часы ее нервы сильно истрепались. Даже с учетом того, что ей сегодня удалось поспать аж до двух часов дня, до конца разгрузить нервишки не удалось. К тому же последовал новый стресс, связанный со складом оружия. Пока шла на лыжах до развилки, тоже вся на нервах была — опасалась встречи с хозяевами избушки и склада.

Крепилась, загоняла страх внутрь, а нервное напряжение росло все больше. Потом дошла до развилки, увидела машину со спущенными камерами, стала мучить свою бедную голову загадками — еще малость на своих нервах поиграла.

Во-вторых, это мертвое лицо она увидела неожиданно. Никак она не могла предположить, что тут, в снегу, закопан труп. И когда наткнулась на него случайно и внезапно — не смогла с собой совладать.

Было еще и третье. Лена восприняла это мертвое лицо как детское. В тот момент, когда стряхнула с него лыжей снег, это не сознание оценило, а подсознание. Сознание включилось только теперь, что-то подрисовало, добавило — и заставило Лену считать, что там, на развилке, в снегу лежит тот самый мальчик, который вчера спас ей жизнь, затащив в избу.

Наверно, именно это обстоятельство и заставило Лену особо остро реагировать на увиденное. Вместе с тем она уже проскочила пик стресса и постепенно успокаивалась, обретая способность рассуждать более-менее хладнокровно.