Отпадение Малороссии от Польши. Том 1

Между тем недавно приобретенный от Москвы край сделался новым источником бедствий, угрожавших Польше со стороны её общественной разладицы. Он отличался издавна пустынностью, как вообще были пустынны и польские, и московские окраины.

Война 1633 — 1634 года заставила убраться отсюда все зажиточное, все прочно оседлое и хозяйственное. Остались одни те подонки населения, из которых обыкновенно вырабатывались казаки. Но лишь только польские власти заняли города от имени своего короля, казенные, боярские и монастырские селища стали наполняться пришельцами.

Теснимые друг другом паны выпрашивали здесь вечистые и доживотные пожалования, а мелкая шляхта с откупщиками и арендаторами, жидами, армянами, греками, волохами, искала у новых помещиков и державцев выгодной переуступки владельческих прав. Чернорабочие соседних областей, привычные наследственно к переселению в просторные, малогосподные места на новые воли, хлынули отовсюду в эту Канаду Речи Посполитой, ища любезной всем бродягам украинской свободы и того хлеба, который называется лежачим. Правительственные паны и сам король, в качестве новых землевладельцев, покровительствовали эмиграции тем, что не давали ходу жалобам старых землевладельцев на зловредные для них зазывы со стороны заднепровской братии.

Неизбежное в польско-русском обществе и зловредное можновладство готовили таким образом новую область простонародных волнений, в придачу к давнишним малорусским пустыням, колонизованным панами по принципу личной свободы, которую рано или поздно приходилось им же самим ограничивать. Эти волнения сделались тем опаснее для польско-русской республики, что к беглецам из земли Королевской присоединились в Северщине беглецы из земли Царской. Великорусские крестьяне, слыша о безгосподном быте зарубежников, и зная прецеденты завидного их положения, забирали у своих помещиков скот, грабили всякую движимость, иногда убивали самих господ, и перебегали к соседней шляхте.

Таким образом, с одной стороны, приобретенный от Москвы край сделался рассадником будущих опустошителей Польши, а с другой — старые польско-русские хозяйства теряли рабочую силу и приходили в расстройство по мере того, как поселяне находили для себя выгодным и безопасным оставлять прежних помещиков для перехода в новые панские осады. От эмиграционных замешательств и убытков, высокие цены на съестные припасы сделались чувствительнее. Тесно связанные с этим финансовые затруднения правительства отражались на сборах к войне с турками, медленных, разорительных в своей неправильности для всего края, и ободряли подобных Павлюку демагогов к таким предприятиям, о которых в Московском царстве было не слыхать со времени изгнания поляков.

Руководители польской цивилизации, римские клерикалы, прибавляли к этому нестройному хору общественной жизни свою резкую ноту. Они продолжали распространять в Малороссии господство папы, не смущаясь никакими препятствиями.

Уже в 1620 году возник было в Киеве иезуитский коллегиум, точно редут против Москвы, напоминавшей о древней отчине своих государей самим вопросом атаману Сагайдачного, Одинцу. Появление восточного патриарха Феофана с его московскою миссиею и смелое восстановление православной митрополии в виду униатской заставили иезуитов отступить в ранговое имение киевских бискупов, Хвастов, чтобы оттуда вновь шагнуть на киевские высоты в 40-х годах того же столетия. Но зато город эпического русского князя Игоря, отбитый у Москвы Владиславом IV, показался им столь же удобным стратегическим пунктом, как и древний Полтеск, отнятый у неё Стефаном Баторием. Иезуитский коллегиум, памятный доныне в названии урочища Кляштором, украсил живописный наш Новгород-Северск.

Вместе с тем просветители Польши нашли возможным завести такую же фабрику папистов и на древнерусских берегах Альты, в столице нового казачества, Переяславе.

С 1631 года обширная Вишневетчина, обнимавшая Малороссию цепью городов и сел от Карпат до Путивля, сделалась таким же достоянием римского папы, как и владения наследников Князя Василия. Князь Иеремия Корибут Вишневецкий, в качестве просвещенного католика, презирал монахов и монахинь, которых бывший печерский молчальник, Исаия Копинский, водворял в его заднепровских владениях, но предвидя его ренегатства, Вишневецкий терпел их только ради своего родственника Петра Могилы, который для Римской Курии был spes magna futuri [51]. Когда честные игумены обращались к нему с просьбами и жалобами, он отвечал им с пренебрежением, и давал чувствовать близость насильственного их перехода под главенство римского папы. Зато в Лубнах, Ромне, Хороле и других городах своих строил он костелы, и при них помещал католических монахов разных орденов, как помещают в замках гарнизоны.