ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

общественное мнение народа под влиянием разнообразных событий. Кунаков пытал

по-своему духа народного, и видел, что польский дух падает перед русским. С такой

точки зрения, достойны нашего внимания и следующие вести, сообщенные гонцом

царскому правительству:

*

115

Да у них же обносится речь, что Богдан Хмельницкой писал ныне к царскому

величеству, чтоб Киев и всее Белую Русь и его Богдана со всем войском изволил

великий государь, его царское величество принять под свою государскую высокую

руку. Да Богдан же де Хмельницкой ныне в ноябре месяце писал к Крымскому хану, что

Польского и Литовского народу вязней всех постинал, без всякого пожеленья, и не

учинил бы того, что, для пожитку своего, ково из них живить: а даст де Бог в пришлую

весну может он Польского и Литовского народу вязней наймать втрое того. А те де про

Хмельницкого новины учинились в Варшаве от польских шпегов, которые были в

Киеве и в Чигорине.

„Декабря в 4 день" (продолжает Кунаков) „сказывал гонцу пристав Петр Свяцкой,

что того дни говорили в Посольской Избе поветные посдове о поборах, чтоб с

Смоленска, с Дорогобужа и с Белые и с иных мест поборы взять перед Литовскими

городами в треть или четвертую долю, и о том де меж послов учинилась рознь, и

маршалок де кода посольского, Богуслав Лещинской, говорил во всю Посольскую

Избу: чего де вам, послом, да волать? Навесть де вам своею рознью и несогласьем на

себя сверх нынешних невзгод Москву, а Смоленску де и Севершизне нечего

фольговать: давно де они наготове; лише б Москва хоти мало наступила, и Смоленск и

Севершизна—первые здрайцы, и замки им отворят. И так де от вашего панского

несогласья и от непорядков у нас в Панстве во всем упадки и розоренье. А Москва де

своими добрыми порядками стала ныне суптельна, и полки рейтарские строят не

наково, аж не на нас; и выб, послове, неслушные свои мовы и пыху и лакомство и

несогласье отставили, и приступили к доброму делу всеми добрыми аффекты, и как бы

всей Речи Посполитої! к повою и к тишине. И послы де о тех маршалковых речах не

дбают: голосовав много, разошлись ни с чемъ".

В виду такого оборота дел „верные Россы", навычные и вновь наученные ратному

делу, естественно, ждали случая померяться силами с „кичливыми Ляхами". Поэтому в

Москве прочитали с удовольствием донесение Кунавова о том, как, по слухам, сам

король третировал польское войско.

„А король от Збаража пошел в Люблин и велел всему своему войску, которые за

побегами были в остатке и сидели с ним в осаде, выехать в поле всем, И приехав

король в вой-

116

.

ску своему говорил: при предках наших Поляки от давных лет были доброго

(смелого) сердца, и рыцёрством своим славу себе и потомству своему зналезли добрую,

чего в иных монархиях нигде не оказалось: описуют то все кроники. А вы, нынешний

злый (дрянной) народе, тое всю предков своих добрую славу згубили и всей отчизне

злую гибель учинили, чего не годится и в кроники ноложито: меня, монарха своего,

неприятелям нашим видали было в вязни невинно злым своим утеканьеы и хованьем в

возы, а биться есте с неприятелем ведлуг повинности своей и отчизны боронить не

хотели. Лепее вас учинилися пахолята ваши и кухаре, и уж есте нагодни добрые славы.

И то вам поведаю под сумненьем своим королевским, что в предыдущие дни никгды с

вами, злыми здрайцами, против неприятеля ходити не буду, а с сойму кажу с вас иматп

гроши, и буду наймать чужеземских людей, которые такие зрады, как от вас ныне

показалось, чинить не навыкли. Уж есте показались отчизне горше неприятелей, и от

мене вам ласки никакие не будетъ*.

Эта речь, без сомнения, была сочинена и пущена в народ иезуитами, как

противодействие варшавским пасквилям, характеризовавшим Яна Казимира по

наблюдениям ближайших к нему людей, и насколько возвышала она иезуитскую

марионетку в глазах Шляхетского Народа, настолько вредила Польше в собственном её

сознании. Москва, напротив, возвышалась русским духом своим над польским и питала

его даже такими вестями Кунакова, что „королевского войска Поляки, панские дети и

знатная шляхта, и короля (под Зборовык) видев, и его королевские слова слыша, на бой

против Козаков и против Татар нихто не поехал, и хоронились в возы свои, а иные под

возы, в попоны завиваяея. И король де, ходя пеш, тех нанят и шляхту из возов и из-под

возов порол на бой палашемъ".

Так как Ян Казимир не раз высказывался, что ему приятнее смотреть на пса, чем на

Поляка, то не мудрено, что он и сам бравурствовал а posteriori в той роли, которую

сочиняли для сцены ангелы хранители его, и с которой он сроднился до того, что и

князь Вишневецкий, в его глазах, был недостаточно мужествен.

Москва, с самого начала Хмельнитчины, следила за Польским Разореньем с

напряженным вниманием, и жадно ловила все слухи, пророчившие падение исконного

врага. Это видно, между прочим, и из того „письма по статьямъ*, которое было

вручено Кулакову при царском наказе. Двенадцать статей этого письма говорят крас-

117

норечиво о глубине русской политики. они-то и послужили Кунакову руководством

для его расспросов.

Что касается Хмельницкого, то царские советники, зная о его замысле воевать