ОТПАДЕНИЕ МАЛОРОССИИ ОТ ПОЛЬШИ (ТОМ 3)

заперты. И потом вскоре подвоеводьс, Петр Вяжевич, выслал из города бесчестить

меня пахолков своих, и те пахолки, а с ппми мещаня табашникп, оступя меня на улице,

бесчестили и лаяли многое время, и говорили: Добро б де подвоеводьс учинил, чтоб

камень на шею да с мосту в Днепр! А припоминали то, что у них па Москве табаку

покупать было заказано".

Кунакова задержали в Дорогобуже три дня, в Смоленске четыре дня, в Орше шесть

дней, и всюду слушал он ругань и упреки за то, что в Москве не было дозволено

литовским людям торговать табаком. Выехав из Орши к Борисову, царский гонец

испытал со стороны Вяжевича новое оскорбление. Вяжевич проехал в Варшаву,

обогнав Кунакова на стану в Бобре, и устроил ему такую неприятность.

В третьем часу ночи, к господе, где гонец с приставом своим стоял, пришли Юрьева

полку Тизнауза рейтары, Реймер да челядвик его, Воравский, со многими людьми, и

учали ломиться в ворота пьяпы И пристав на господу их нс пустил; и они гонца

.

111

и пристава лаяли и похвалялись грабежем и убойством, и приступали к воротам и к

окнам всю ночь с саблями и ив пищалей стреляли, и посылали по драгунов и по

петарды. А гонец с приставом и с людьми своими, пристроя ружье, сидели в избе. А

жид с женою и с детьми, у ково гонец стоял, видя такую от рейтар страсть, с двора

бежали, пометав все свои животы".

Подобно тому, как нелепая ссора Хмельницкого с Чаплинским зажгла внутреннюю

войну, бессмысленное нападение Важевича на царского гонца повело к войне внешней,

и все потому, единственно потому, что горючие материалы были нагромождены в

Польше и в Москве издавна. Недоставало только искры для воспламенения. С одного

края польских владений запылал гибельный пожар из-за темной кокетки, которая

вскоре была заподозрена в новой связи а погублена тем же Хмельницким, а с другой—

готова была возгореться война между двух государств, по выражению панов рады, „за

такую хлопскую штуку, за табакъ". Но еслибы не было ни пограничной прелестницы с

её завзятыми любовниками, ни табачной контрабанды в Москве под прикрытием

посольства,—тысячи других мелких случаев привели бы прожитую двумя

государствами жизнь к тому же самому результату.

Каждому народу, обществу и государству предстоит считаться в будущем за свое

прошедшее. День судный рано или поздно настанет, и в этот судный день подведется

силою вещей итог былого,— помянетса не только всякое злое дело, но и всякое

праздное слово. В придачу к своим злодеяниям, Польша наговорила о Москве много

праздных слов, не только дома, но и за-границею,—не только чрез посредство таких

лаятелей, как смоленские пахолки да мещане, но и через посредство таких Цицеронов

своих, как Оссолинский. А слова эти падали ядом на русские раны, еще не

закрывшиеся со времен оных. Теперь наступил международный судъ как за все

памятное, так и за все сокрытое в забвенных могилах.

Добытые Кунаковым в Литовской стороне и в Польше сведения соответствовали

традиционным взглядам Царской Земли на безурядную шляхетскую державу. Не только

ради воздаяния за меру мерою, но и ради своего спасения от новых покушений

исконного врага на государственную pyccKjro жизнь, должна была Москва воз иметь

виды на бессмысленную, по её воззрению, республику с королем во главе, или вернее

—во хвосте. Как Новгороду и Пскову суждено было войти в систему Российского

Государства, так неиз-

112

.

бежно и необходимо следовало Польше с ополяченною Литвою дополнить

замкнутый морями круг русских владений. „Москва волей и неволей расширяется*: эти

слова Конецпольского предсказывали разлив России не только по обоим берегам

Днепра, но и обоим берегам Вислы.

Кунаков, как бы в pendant с полученными в Москве вестями о малорусском голоде,

доносил, что Дорогобужский уезд и порубежные места полны „прихожими мещанами

и. пашенными мужиками*, которые беспрестанно идут к московской границе из

польских и литовских городов „от голоду*... „А сказываютъ* (писал он), „что в тех

местах хлеб не родился, а достальной де хлеб пограбили у них шляхта и жолнеры, и в

польских, и в литовских городех от голоду бедные люди помирают, да и в Дорогобуже

хлеб не родился, и ныне московскую четь ржи купят больши двурублевъ*.

Потом он доносил царю, что в Дорогобужском уезде 300 человек мещан и холопей

пошли в его государеву сторону ко Брянску, -что за ними была погоня, но не догнала до

рубежа. „А к зиме* (продолжал он) „зговариваютца холопи и ссылаютца, и чаять что

будет в государеву сторону больши 10.000 человек, только де иные пойдут от хлебного

недороду, пометав жены свои и детей; а ныне поборы большие с пашенных мужиков:

со всех без обходу правят по рублю, а говорят, что будет и больши того*.

Это были многозначительные данные для хозяйливых царских советников. Не

меньше важно было и следующее известие Кунакова.

„ГИаны-рада литовские с корунными в розни за то: литовские говорят, что они

козакоы никакие налоги не делали, а налога им учинилась и кровь многая разлилася от

корунных, и ныне в том шкода учинилась всей Речи Поеполитой; и на сейме де они,

литовские, о том радить не будут: как они о том хотят, так пусть и делают. И боятся, что