Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Александр Конецпольский смыл уже с себя пятно Пилявецкого бегства под Збаражем. Под Берестечком, он, «в глазах всего войска» (пишет Освецим) «разыграл первую сцену военной драмы». С горстью дружинников он врезался в целую тучу татар. За ним бросился с полком своим Опалинский, коронный маршал, посланный в помощь отважному бойцу. Три раза выбивался Конецпольский из татарской тучи, и три раза бросался снова на неприятеля, к удивлению всего войска. Видя, что он рискует головой, выслали князя Иеремию Вишневецкого, с частью казацких, то есть легко вооруженных хоругвей, и Стефана Чернецкого с гусарскою ротою, — двух знаменитейших русинов на выручку стоившего того поляка. «Целый час» (рассказывает Освецим) «продолжался смешанный бой, среди криков и замешательства. Наконец неприятель не выдержал боя на саблях, и обратился в стремительное бегство. Наши преследовали его на расстоянии целой мили, до болотной переправы, где должны были остановиться по причине приближения ночи... Взято было в плен более 20 всадников и один мурза. Они показали, что этот передовой отряд состоял из 12.000 отборной казацкой конницы и Белогородских, Крымских, Урумбеевых татар, отправленный для предварительного испытания наших сил. Некоторые утверждали, что с ними находились хан и Хмельницкий, но что они заблаговременно удалились».

По другим польским известиям, в пробном бою, как это и естественно, начальствовали оба хана, татарский и казацкий. Счастливые любовники своих жен-сестер, Конецпольский и Вишневецкий, бросились в кипучую свалку очертя голову. Несчастный любовник чужой жены, Хмельницкий, казалось бы, должен был заглушить свою досаду встречею с теми людьми, которым он приписывал казако-панскую усобицу. Но это был герой иного закала; он заглушал досаду на свои неудачи пьянством, и вдохновлялся только рассчетом на успех войны, кто бы ни помогал ему, какими бы средствами ни помогал, и чем бы ни пришлось платить за помощь.

В 10 часов панское войско сошло с поля. Изнуренные жолнеры только ночью подкрепили силы свои едою.

В это самое время (как узнали паны в последствии) Ислам-Гирей, недовольный пробным боем, созвал на раду своих беев, аг и мурз, с намерением войти в договор с панами. Сведав об этом, Хмельницкий прибыл с полковниками своими на татарское совещание, и начал разуверять хана в его наблюдениях. Он уменьшал панские силы, уничижал шляхетский способ ведения войны, и, между прочим, сказал: «Это у них только первый пыл, а лишь только покоштуют гармат и куль да попробуют лагерной нужды, слякоти, жары, бессонных ночей, чатованья, голоду, когда, наконец, все повыпьют, тогда, непривычные к воде, к холоду, голоду и непогодам, начнут бунтовать, ссориться, и самого короля своего бросят в поле. Нам бы только перебить квартяков; тогда все посполитаки пойдут в рассыпную. Вот уже третий день, как несколько полков, поссорясь с королем, разошлись по домам».

На казако-татарской раде было постановлено: завтра хану со всей Ордой, которая подошла только вечером, и со всей казацкой конницей, переправиться через Пляшову, и, занимая панов боем, овладеть берестечскими переправами и равнинами, а между тем Хмельницкий соединит все свои таборы, пехоту и гарматы, которые медленно приближались, и приготовится к переправе.

На рассвете 29 (19) июня все панское войско выступило в поле, и расположилось в значительном расстоянии от окопов, между тем как остальные полки стояли наготове в лагере. Левым крылом командовал коронный полевой гетман, Мартин Калиновский, в центре стояли посполитаки, а на правом крыле — брацлавский воевода, Станислав Лянцкоронский. Все желали решительного боя.

День был ясный. Утром, со стороны Корыня, появились над переправой татарские отряды. По ним стреляли из пушек, из ружей, и прогнали за переправу. Около 11 часов ударил неприятель большими силами, и овладел переправами, которые были слабо защищены отрядами драгун и полевыми пушками. Многолюдные толпы татар двинулись на равнины, и начали, по обыкновению, свои гарцы, подъезжая к панскому войску и вызывая на состязание в наездническом искусстве.

Вскоре затем со всех сторон показались столбы дыма: костелы, панские дворы, села горели на пространстве в несколько миль. Стотысячная Орда и вся казацкая конница разлились по равнине, в расстоянии полуторы мили от панского войска. Поля и леса были заняты наступающими.

Через полчаса прискакало множество мелких татарских отделов, более сгущенных, нежели в прошлый день, и расположилось широко отворенным полукругом, в полумиле от панского войска, зажегши все соседние села, для стращания ляхов. На центральном взгорье появился главный татарский корпус, вместе с казацкой конницей, направляясь к левому крылу панского войска. Между тем как оба хана смотрели издали в зрительную трубу, началась битва, какой никто из жолнеров не видал, битва 200.000 всадников.

Левое крыло панское подвинулось вперед; центр и правое крыло стояли неподвижно.