Отпадение Малороссии от Польши. Том 3

Положение наших добычников на прославленных и опозоренных Збараже-Зборовских равнинах становилось затруднительным. Край был опустошен войною 1649 года, а в прошлом году саранча съела полевые урожаи. Съестные припасы доставлялись издали. В казацком войске, как и в панском, открылась повальная болезнь, и в то же время начал чувствоваться голод. Хмельницкий берег харч на время боевое, и только по временам лакомил хищных деток своих жакованьем возов. Но «кримський добродий» приближался; пилявецкие сцены трехсуточного пира оживляли казацкое воображение, и поднимали казацкий дух из упадка.

Слух о намерении казаков отступить в Киевщину и продлить кампанию паны приписывали изобретательности Хмельницкого. Гораздо вероятнее, что этот слух был проявлением общего чувства казацкой массы, всегда готовой разбежаться, когда нечего было жечь и грабить. Иначе — не долетел бы до нас из позабывшей себя старины казацкий вопль:

Ой раді б ми вернутися, —
Гетьман не пускає!

Что касается до казацких вожаков, не исключая и самого Хмельницкого, то надобно отдать честь их рассчетливости: выступая в поход, они всегда намечали и обеспечивали себе дорогу бегства — если не в христианскую, то в мусульманскую землю. Так объясняют и быстрый поворот казацкого батька от задуманного с Ислам-Гиреем и Киселем похода к набегу на Волощину. Если это объяснение справедливо, то Хмельницкий, отвлекши хана от Московской войны своими каверзами, являлся теперь в некотором роде спасителем царя от ляхо-казако-татарского нашествия. Не мог простить этого плут ордынец плуту казаку, и приготовился так или иначе отомстить ему за недочет в широко рассчитанной добыче, а пожалуй — и за потерянный случай к восстановлению двух татарских царств.

Было у Ислам-Гирея и другое побуждение к задуманному коварству; а коварством он даже тщеславился в переделках с джавурами: султан повелел ему, наследнику древней кипчакской славы, «хорошо править конем» на службе беглому рабу татарских пленников, польских панов.

Ослушаться своего сюзерена было бы не безопасно; ощетиниться против стамбульского калифа-султана было бы греховно. Но мужество и робость, победоносный разум и позорное затмение ума ниспосылаются одним и тем же Аллахом. Так должен был размышлять уповающий сильно на Божию милость хищник, и, может быть, этим размышлением предрасположил себя к бегству из-под Берестечка.

В то время, когда король вступал в лагерь под Сокалем, хан стоял уже над Днепром. Там отдыхал он три дня и разделил Орду на три войска. Первое войско, распадавшееся на две половины, составляло правое и левое крыло главного полчища, заключавшего в себе две трети Орды. Во время пути, главный корпус шел в ровной линии с крыльями, делая шесть миль ежедневно, без остановок, но каждый час все войско приостанавливалось на 15 минут, чтобы кони перевели дух. В это время татары сходили с лошадей и, исправив, что кому было нужно, летели «гневом Божиим саранчою» дальше.

По мере того как Ислам-Гирей приближался с востока, Хмельницкий подвигался к северу, чтобы заслонить Орду от панских подъездов и сойтись в походе с союзниками.

Когда таким образом татары достигли Винницы, он подвинулся на Колодинское поле и сделал там свою главную квартиру. Оттуда двинулся он с частью войска к Вишневцу, из Вишневца протянул свои посты до Казимирова, и распустил чаты к Стыру. В это самое время передняя стража татарская, под начальством султан-нуреддина, пришла к Вишневцу. Хмельницкий выехал из Вишневца со всеми полковниками приветствовать хана, встретил его под Лябишином, и вместе с ним въехал в татарский кош при восклицаниях Орды. Загребатель жару чужими руками был счастлив: 100.000 отборных татар готовы были к его услугам. Оставалось только выкурить польских пчел и выбирать мед, как под Пилявцами. Кони и люди были у татар в наилучшем виде, повиновение беям и мурзам полное, в батовах большой запас провизии, и по пути не сделали они в казацкой области никакого грабежа. Словом, татарский хан явил свою орду образцом и для казацкой, и для панской орды.

На пространстве между Сокалем и Колодным стояло теперь три силы готовые к бою: образцовый хан с двумя братьями соправителями своими, с отборною Ордою, с беями, агами, мурзами; казацкий гетман со всем, что мог вывезти из Украины соблазном и террором, и король с министрами, с большею половиною светских сенаторов и почты со всей коронной шляхтою; а бой предстоял теперь уже не за казацкие вольности, давно завоеванные, не за татарский гарач, возмещенный с лихвою, а за две христианские веры, из которых одну предоставлялось магометанину возвысить, а другую унизить.